Пол Андерсон - Мы выбираем звезды

– Почему? – поинтересовался Ринндалир.

– Черт побери, за кого вы меня принимаете?

Засмейся он или хотя бы улыбнись, Кира тут же встала бы и ушла. Но Ринндалир не позволил себе ничего подобного.

– Я понимаю, вы связали свою судьбу с каким-то счастливцем и не намерены его обманывать. Но разве он не доверяет вам или вы – ему?

Им, мысленно поправила Кира. Естественно, ни о какой ревности не могло быть и речи: она сознательно не допускала, чтобы увлечение переросло в нечто более серьезное. Что же касается Ринндалира, полет вдвоем с ним будет испытанием не его, а ее собственного целомудрия.

– Мы слишком разные, – пробормотала она.

– Разумеется, – кивнул Ринндалир. – Неужели ты не понимаешь, что я отказался от всего, что имел, только ради тебя? Что рана не заживает и не может зажить?

– Шутите? – проговорила Кира, в голове у которой вертелось: «Не может быть! Не может быть!»

– Даже не пытаюсь, – сухо откликнулся он. – Возможно, у меня извращенный вкус. Как там, в поговорке? «Соблазнился ворон молодой кобылкой»? – Скорее, орел, подумала Кира, слушая, как стучит в висках кровь; орел, который покорил ветер, что треплет гриву кобылки.

– Или мне совсем нельзя верить? Что ты чувствуешь по отношению к домашнему животному и к своему кораблю? Что ощущаешь, когда видишь гору на фоне заката или разговариваешь с призраком Энсона Гатри?

– Это… другое.

– Разве?

– Вы сами сказали, что нас разделяет пропасть. – Пучина, подумала Кира, бездна, в которую если упадешь, то не выберешься… Мысли путались, словно из солидарности к эмоциям, которые накладывались одна на другую.

– Однако, встретившись, мы сможем протянуть друг другу руку.

– И не только! – воскликнула Кира и неожиданно расхохоталась. – Знаю я, о чем ты думаешь?

– А ты? – усмехнулся Ринндалир.

Минуты превращались в часы, и настроение Киры становилось все лучше и лучше.

Когда Фаэтон, двигаясь по своей нестабильной, эксцентрической, как у кометы, орбите, приближался к альфе, он словно сходил с ума. Взрывались замерзшие газы, таял лед, бушевали ураганы, сопровождавшиеся ливнями и грозами, моря выходили из берегов и затопляли сушу, горы бомбардировали долины зарядами камней. Чем ближе планета подходила к звезде, тем ярче становилось сияние последней, тем смертоносней – жесткая радиация. Поэтому Фаэтон следовало изучать зимой, которая наступала раз в четырнадцать лет, когда планета удалялась от альфы на наибольшее расстояние.

Кира стояла на белом снегу. За спиной у нее чернела скалистая площадка, которую очистили от снега, чтобы разбить лагерь. Куда ни посмотри, повсюду расстилалась равнина; лишь впереди виднелся среди далеких пиков язык ледника, загадочно отливавший голубым. В багрово-черном небе стояли оба солнца – альфа превратилась в яркую звезду, бета представляла собой полумесяц. Поодаль поблескивала красной искоркой проксима. Задувал ветер. Кира видела будто воочию, как потоки воздуха обтекают шлем скафандра.

Над горизонтом появился «Мерлин». Женщина подождала, пока в лагерь не вернулся последний робот-геолог, а затем произнесла в микрофон:

– Почему ты настолько уверен?

– Сомневаться не приходится, – отозвался с борта корабля Ринндалир. – Компьютер проанализировал все возможности и не нашел способа уничтожить эту планету или хотя бы изменить ее орбиту.

– Неужели за восемьсот с хвостиком лет мы не сумеем насверлить в ней дырок и заложить в них бомбы из антиматерии? – Кира поразилась тому, насколько свыклась с деметрианским календарем. На Земле она бы наверняка сказала: «тысячу лет».

– Милая, похоже, ты совсем измоталась, если позволяешь фантазиям взять верх над рассудком. Фаэтон – не астероид и не комета. Его кора расплавилась; значит, ни о каких туннелях не может быть и речи. Равно как и нельзя установить на поверхности планеты машину, которая изменила бы ее орбиту: не выдержит почва. Да что там говорить! Даже если Фаэтон расколется пополам – хотя компьютер утверждает, что нам попросту не хватит антиматерии, чтобы произвести взрыв необходимой мощности, – даже тогда Деметра не избежит своей участи.

– Понятно, – вздохнула Кира. – Я все знала, однако в глубине души надеялась… – А теперь надеяться не на что, закончила она мысленно.

– Что толку горевать? Давай лучше прикинем, как нам и нашим потомкам лучше прожить отпущенный срок.

Он и впрямь изменился, подумала Кира. Лично перед ней вопрос, как быть, не стоит. В системе Центавра полным-полно неизведанных уголков, которые не мешало бы изучить; кроме того, необходимо организовать метеоритный патруль…

– Потомкам? – переспросила она. – Что ж, наше поколение обеспечит им хороший задел.

– Но не надо забывать, что у нас своя жизнь, – заметил Ринндалир.

Да, он изменился, но не слишком сильно. При том ускорении, какое он способен вынести, обратный полет несколько затянется. Вообразив, что ее ждет, Кира не испытала ничего, кроме разочарования.

В ответ на озабоченность, выраженную ее святейшеством Элимит Бхаираги в связи с восстанием Людова, прескриптор Хуан-гре Мендоса распространил обращение к населению Земли, в котором говорилось следующее: «Страх перед искусственным интеллектом вполне объясним и представляет собой атавистическую эмоцию. Однако он мало чем отличается от обычного невроза. Эти существа – да, я называю их не машинами, а существами – не несут миру никакой угрозы; наоборот, за ними будущее. Там, где необходимо – например, в космосе, – они заменят людей. Они – освободители, однако никогда не станут рабами; заставлять их трудиться, чтобы самим изнывать от безделья, значит ронять себя в собственных глазах. Они будут нашими полноправными партнерами. Так перестанем же именовать машинный интеллект „искусственным“. Неужели электронные, фотонные, ядерные, магнитогидродинамические процессы не принадлежат природе в той же степени, что и органические коллоиды? Я предлагаю впредь употреблять слово „софотех“». [142]

В отношении прогнозов на метеослужбу полагаться пока не приходилось: по крайней мере, она еще не научилась предсказывать туман в Низине – болотистой местности, которая занимала четверть территории Этолии. Впрочем, климатические условия Низины до сих пор оставались загадкой, тем более, что они постоянно и радикально менялись. Даже спутник не всегда успевал заблаговременно предупредить о том, что через какое-то время пелена тумана накроет собой сотни квадратных километров.

В подобный туман и угодил Неро Валенсия, который вместе с Хью Дэвисом возвращался на катере в базовый лагерь. На протяжении нескольких дней они изучали Низину, брали образцы, проверяли, как чувствуют себя растения и животные, устанавливали, каким путем идет эволюция. Туман сгустился внезапно: миг – и они словно ослепли, а рокот двигателя стих до едва слышного гула.