Александр Сивинских - Зверь с той стороны

Поджигатель мирового пожара постучал палочкой в пол. На зов немедленно явился телохранитель, ощупал меня быстрым оценивающим взглядом.

— Ильдар, — сказал Гойда. — Дружок, передай-ка там, что лейденскую банку уже можно показать.

Красавец Ильдар ("ничего у Анжелики вкус, — подумал я, — если это тот самый парень, которому она собирается плодить детишек") скрылся за дверью, а Гойда развалился в кресле с жутко довольным видом. Я напрягся, отчаянно предчувствуя недоброе.

Послышались шаги и шуршание резиновых шин. В комнату спиной вперёд вдвинулся человек в зеленовато-сером медицинском костюме и резиновых сапогах. Скомандовал: "Раз-два!" — и с силой потащил что-то через порожек.

Въехавшее устройство видом своим напоминало старомодную этажерку для книг, поставленную на маленькие широкие колёса. Четыре вертикальные стойки из алюминиевого уголка, снизу и сверху — полки. Однако свободное пространство заполняли отнюдь не книги.

Я с трудом сдержал тошнотный порыв.

Внутри «этажерки» находился человек. Нечто, бывшее когда-то человеком. Вверх от солнечного сплетения это оставалось мужчиной. Толстяком, облачённым во что-то вроде тесной сетчатой майки. Белотелым, с просвечивающими сквозь кожу кровеносными сосудами. Облепленным какими-то датчиками, прозрачными трубочками и устрашающими иглами систем вливания. С обритой наголо головой, выпученными безумными глазами и заклеенным полосой светоотражающего пластыря ртом, но ниже… Ниже находился пузырь. МЕШОК. Огромный зелёный мешок из прочной резины, наполненный колышущейся жидкостью, с горловиной, затянутой вокруг тела толстяка резиновым же ремнём. Кажется, в жидкости что-то шевелилось. По крайней мере однажды я совершенно отчётливо увидел, как нечто твёрдое и округлое выперло изнутри, натянув резину, проползло по стенке и опять кануло вглубь.

Мне тотчас представилось, что брюшная полость, тазовая область, ноги у страдальца растворены до состояния киселя, в котором извиваются, мало-помалу дотаивая, остатки кишок и внутренних органов, а также плавают сильные, неторопливые, короткие и толстые рыбы. Разумеется, это была форменная чушь. Если бы у толстяка не было ног и прочего, он ухнул бы в мешок по самую шею: сверху его ничего не поддерживало, руки свисали вдоль тела, притянутые к нему всё теми же резиновыми ремнями. Скорей всего, он сидел на коленях или в позе лотоса. А может, на подставочке. Умом-то я это понимал, но отделаться от навязчивого видения студнеобразных конечностей, среди которых движутся толстолобые рыбы, похожие на поленья с плавниками не получалось.

Я отвернулся от "лейденской банки", уставился в стену и начал поспешно хлебать минералку, совершенно не ощущая мерзостного вкуса. Служители, привёзшие человека-мешок, принялись поправлять провода, вполголоса сообщая Гойде какие-то специальные сведения о здоровье подопытного.

— А вы, оказывается, брезгливы, батенька, — сказал Гойда, небрежно отмахнувшись от помощников. — И напрасно. Напрасно взгляд отводите. Вглядитесь внимательней — да ведь это же красиво! Перед вами великолепный, великолепнейший результат научной деятельности. Феноменальная "лейденская банка", накопитель психической энергии. Он заряжен до краёв, он вобрал в себя столько психического электричества, что разряди его сейчас в один момент, и несколько близлежащих кварталов окажется поражено жутчайшим эмоциональным ударом. А в моём распоряжении более десятка таких конденсаторов. Вот он, мой многозапальный детонатор. Но направлю я его колоссальную вспышку не в пространство, нет. Её воспримете вы!

Дальнейшие события я запомнил как-то неважно, смутно. Наверное, в минералку, пока я спал, чего-нибудь психотропного всё-таки добавили. Вроде мы ещё говорили с Гойдой, вроде Гойда склонял меня к какому-то соглашению, а я упирался, но мозги мои были забиты одной, чудовищно раздувшейся мыслью, подавляющей все прочие.

Скоро и я стану таким мешком!

В меня воткнут шланги, заклеят рот липкой лентой, обреют наголо и засунут в холодный зелёный пузырь, где плоть мою примутся объедать химические растворы и рыбы-мутанты. А потом, когда полоумный Гойда решит, что пришло время преподнести нашей многострадальной державе строгого, но по-отечески доброго президента-сатану, меня кокнут. В России ничего не изменится, конечно. Гойда придет в ярость и прикажет вышвырнуть изуродованные останки несчастного Капралова на помойку. Где их дожрут крысы, растащат по окрестностям бродячие собаки да воронье.

Конец истории.

Exit, Капрал.

В какой-то момент Гойда понял, что я брожу мыслями далеко, но истолковал это по-своему.

— Да вы мне не верите! — воскликнул он. — По глазам вижу — не верите ни единому слову. Качаете головой согласно, а сами, небось, думаете: "Мели Емеля, твоя неделя". Так я вам докажу, что всё сказанное мною относительно пси-конденсаторов — истинная правда. А ну-ка, милейший, — обратился он к служке, состоящему при "лейденской банке". — Хватит скучать, беритесь-ка за дело. Пора устроить для нашего недоверчивого гостя небольшую демонстрацию силы.

По-видимому, муштровка вспомогательного персонала в сатанинской епархии велась основательная. Служка немедленно стал «смирно» и едва ли не прищёлкнул каблуками сапог. На худой очкастой роже написалось живейшее рвение. Он снял с верхней полки «этажерки» продолговатую эбонитовую коробку на толстом кабеле (я заметил блеснувшее окошко дисплея и ряд переключателей) и пальчиками осторожно повернул шишечку верньера. Чуть-чуть.

Сначала ничего особенного не происходило, только человек-мешок как бы едва заметно встряхнулся, замычал сдавленно, расправил плечики, и взгляд его приобрёл некоторую осмысленность. Внутри пузыря усилилось движение. А потом навалилось!!! Такой безысходности я в жизни не испытывал. Тоска взяла — до полной коагуляции мрака душевного. Чёрная меланхолия. Сгущение жути. И осадок выпал — в виде мыслей о суициде. У меня ручьем побежали слёзы, и только чудом я не разрыдался в голос. Я понимал, что всё кончено. Для меня. Для всех людей. Распахнулся космический колодец величайшей беды, чёрная дыра отчаяния, и обреченная Земля валится в неё, претерпевая бесконечные страдания и не умея их прервать.

Однако страдали, оказывается, не все. Сергей Сигизмундович Гойда напротив, был весьма весел. Как и один из его помощников. Они заливисто хохотали, прямо-таки давились хохотом, гулко хлопали друг друга по плечам и по спине и медленно сползали на пол, не в силах устоять на ногах. Другой служка — тот, что крутил верньер, не был ни радостен, ни печален. Он был деловит. Он точными выверенными движениями ревизовал оборудование "лейденской банки", хмурясь, всматривался в дисплей и строгим тоном отчитывал напарника за какую-то небрежность. Досталось от него и самому Гойде. Потом он вернул верньер в исходное положение, и всё кончилось.