Антон Мякшев - Тринадцатое Поле

– Слышишь?

– Что?

Он не успел ответить. Я и сам услышал. Легкие приближающиеся шаги. Кто-то бежал вверх по лестнице. К Пылающим Башням. К нам.

– Это еще что такое? – пробормотал Макс. У него снова начало прерываться дыхание. – Создатели, неужели вам мало того, что мы пережили?! Мы проиграли и хотим просто уйти…

Шаги приближались.

Черт его знает, почему я оглянулся. Впереди нас ждало что-то, возможно, новая опасность, но я все-таки оторвал внимание от края пропасти и оглянулся. Наверное, всякий проигравший, сгибающийся под тяжестью своего поражения, хоть раз да обернется на поле боя, оказавшееся для него полем позора.

Вход в Пылающие Башни был пуст. Из жаркой темноты выплывал – частично через открытые ворота, а частично прямо сквозь стены из багрового камня – бесцветный шар, раздувшийся до размеров среднего цеппелина.

Первым моим чувством – честное слово – была радость. У меня еще есть шанс оправдать свое имя Избранного! Но через секунду я испугался. А если получится так, что наше паническое бегство – это вовсе не поражение? Это – отсрочка приговора.

Каф поднялся выше – от него до камней Скалы было не менее десяти метров. Он шел прямо на меня.

Макс – видимо, тоже обернувшись, – нечленораздельно застонал.

С ликующим клекотом с медного неба слетел на меня мой крави. И эта поддержка переменила меня.

Я рванул ногтями чуть затянувшуюся ссадину на груди. Упругий толчок в затылке и удар кровяной струи одновременно взорвали мое тело. Страх пропал. Привычная судорога свела лицевые мышцы. Глубинное зрение вспыхнуло на мгновение – окружающий мир мелькнул, свернувшись белесой воронкой. Бесцветное ничто кафа не изменилось. Я моргнул и отступил на шаг.

Невидимое пламя окружало меня. Я был готов к бою, каким бы ни был исход. Крави, каркнув, взмахнул крыльями и рванулся первым.

Он взлетел к надвигавшемуся цеппелину – такой маленький, черная крохотная точка на фоне жуткой, четко очерченной дыры в пространстве.

Я побежал за ним.

Сражение началось, но я не мог в нем участвовать. При всей своей огненной силе я не мог взлететь на высоту десяти метров. Единственное, что я мог делать, это кричать, призывая врага на себя. Мимо уха что-то свистнуло. Это Макс один за другим швырнул в каф свои метательные ножи. Стальные клинки без следа исчезли в бесцветном сиянии.

Крави бил крыльями, как мечами. На это странно было смотреть – он то исчезал, весь, целиком, то снова появлялся – словно из ленты бытия выдирали куски кадров. Да – вот почему мне пришло в голову это сравнение: звуков битвы не было слышно, ни хлопанья крыльев, ни клекота, ни карканья, ничего – только что-то вполне электрически потрескивало, будто механизм кинопроектора.

Макс схватил меня за руки, но я оттолкнул его. Черт возьми, совсем не подумал в горячке о том, что теперь-то мне следует быть поосторожнее с оружейником – от легкого моего отмаха он отлетел на несколько метров, звучно приложился спиной о камни. С трудом перевернулся на живот, натужно закашлялся – отшиб дыхалку.

Не помню, как я оказался прямо под кафом. Сознание включилось только тогда, когда я задрал голову и увидел над собой – ничего.

Крави переменил тактику. Он взмыл высоко над кафом, метнулся влево, вниз… зачертил в воздухе неописуемые пируэты, словно размашисто выписывал какие-то диковинные иероглифы. И эта странная манера ведения боя подействовала. Цеппелин задрожал, сужая контуры.

– Давай! – заорал я и чуть не оглох от собственного крика. – Давай, Борька!

Крави снова исчез и снова появился. И снова исчез – и снова появился. Черная, ощетиненная перьями фигурка будто превратилась в двухмерное изображение – и часто-часто заморгала. Потом крави вырвался далеко от противника, скользнул вниз, на глазах обретая объем, царапнул когтями мне по голове (какое, к черту, изображение? Он живой, настоящий!) – и опять взлетел.

Я понял, что от меня требуется. Я закрыл глаза, вытянул руки вверх. От напряжения прорвались запекшиеся корочки на многих ранах, и кровь брызнула в небо, туда, куда я красными струями посылал весь свой огонь, всю свою силу. Передача удалась на удивление легко – и заняла она всего несколько секунд. После этого я упал на колени. Упал, а показалось, что попросту обмяк и сплющился, как проколотый мяч.

Несколько секунд я силился поднять голову, чтобы посмотреть… Все это время я слышал, как Макс откашливался и ворочался на камнях. Хорошая картина – Избранный и оружейник. Два оглушенных бессильных червяка…

Отчаявшись приподняться, я разогнул ноги и опрокинулся на спину. От слабости голова кружилась дьявольски. И изнемогая от этого тошнотворного кружения, я все-таки рассмотрел, что кафа больше нет. Не слышно больше электрического зловещего потрескивания. Только крави висел надо мной странно неподвижно, будто распятый прямо на медном, угрюмо колышущемся небе.

Нет, он не неподвижен. Лапы загребают пустоту. Какие длинные у него лапы! Никогда не замечал. Распрямленные, они втрое длиннее всего его тела. Вчетверо. Впятеро… Какого хрена делается? Лапы вытягиваются, обрастая крупной темно-матовой чешуей. И заканчиваются они не когтями, а чем-то вроде зазубренных клешней. А перьевой хвост чудовищно распух и перестал быть перьевым. Какие-то толстые вялые щупальца вкруговую, на манер юбки, опоясывают несуразно преобразившееся птичье тело. Приподнимаются и опускаются щупальца в такт движениям облепленных мокрыми перьями костистых белых человеческих рук – появившихся на месте крыльев.

Как-то не получалось охватить одним взглядом картину изменений. Поднимаю глаза выше – по узкому, изрытому какими-то впадинами и буграми белому торсу – и вижу на месте вооруженной тяжелым клювом головы очертания человеческого лица. Длинные пепельные волосы, тончайшие и легкие, но свалявшиеся в плотные пряди, свисают вдоль лица, а на лице – ни единой складки, ни единой черты. Белое, словно маска, лицо.

Где я уже видел такое? Где-то видел…

И тут я вспомнил.

Изменения еще не закончились. Длинное узкое туловище выплюнуло еще пару рук. Клешни покрывались чешуей, чешуя грубела на глазах, становясь каменной. Белые руки прорастали щетинками… Это нечто, во что превратился мой Борька, будто колебалось – какую именно форму принять. Пустое лицо крупно задрожало, словно готовясь родить из бесформенной этой ряби определенные черты. Свои собственные черты.

Потом что-то с коротким и тонким гудением пронзило воздух – сверху вниз, – и чудовищная фигура исчезла.

Я было подумал, что потерял наконец-то сознание. Нет, просто наваждение пропало, и окружающий мир обрел свои привычные очертания. На мое лицо упала тень, я почувствовал, как сильные руки ухватили меня под мышки.