Конни Уиллис - Проклятие королей

Эвелин все еще была жива.

Я не слышал хрипов из-за рева огня, но видел, как поднималась и опускалась ее грудь, прежде чем Эвелин начала таять. Лежа на боку в тлеющем гамаке, она повернула лицо в мою сторону, как если бы услышала мои шаги. Наросты на лице расплылись и разгладились, затем исчезли из-за жара, и на мгновение я увидел ее такой, какой она, наверное, была раньше, - красавицей, о которой говорил Брэдстрит, той, кому Санд отдал собственную бейю. Лицо, обращенное ко мне, было тем лицом, о котором я мечтал всю жизнь. Но увидел его слишком поздно.

Она оплывала, как свеча, а я стоял и смотрел на нее, и к тому времени, когда она умерла, провалившаяся крыша погребла Лако и двух членов команды. Голубую вазу разбили при последнем безумном рывке к кораблю, когда пытались перетащить остатки сокровищ.

Но принцессу мы спасли. А я написал свой репортаж.

Репортаж века. Во всяком случае, именно так назвал его шеф Брэдстрита, когда увольнял его. Мой шеф заказывает мне по сорок столбцов в день. Я столько и пишу.

Это прекрасные заметки. В них Эвелин - красавица-жертва, а Лако - герой. Я тоже герой. Как-никак, помог спасти сокровища. В репортажах, которые я строчу, нет ни слова о том, что Лако выкопал Хауарда и использовал его тело для защиты, или о том, что я обрек группу Лиси на смерть. В моей версии есть только один злодей.

Я посылаю по сорок столбцов в день и пытаюсь сложить голубую вазу, а в свободное время записываю эту историю. Правда, ее я не пошлю никуда.

Бейя играет со светом.

Наша каюта снабжена чувствительной к движению воздуха системой переключения электричества. Лампы зажигаются и меркнут в зависимости от передвижений человека. Бейе не надоедает играть с ними. Она даже не мешает мне складывать голубую вазу и ничего не пробует на зуб.

Кстати, я догадался, каково назначение этой вазы. И трубочки, выгравированной на ней. Я складываю из фрагментов бутылку колы тысячелетней давности. «Вот, возьми. Ты ведь хочешь пить».

Возможно, бейская цивилизация была чудесной, но задолго до того, как туда явились предки Санда, они давали яд принцессам. Они убили и эту; она знала, что происходит, и потому ее голова склонена в таком отчаянии. Ради чего ее убили? Ради сокровищ? Ради планеты? Ради репортажа? И неужели никто не пытался спасти ее?

Первые слова Эвелин, обращенные ко мне, были: «Помоги мне». Что, если бы я сделал это? Что, если бы, плюнув на репортаж, я связался с Брэдстритом, послал его за доктором и велел вывезти всю группу? А пока он был еще в пути, послал бы сообщение Санду: «Принцесса будет твоей, если ты дашь нам улететь с планеты»? А потом подключил к гортани Эвелин аппарат искусственного дыхания, который помешал бы ей говорить, но, возможно, сохранил ее жизнь до тех пор, пока не пришел корабль?

Мне хочется думать, что я бы сделал это, если бы знал ее раньше, если бы не было «слишком поздно» - по ее.собственным словам. Но не знаю. Санд был влюблен в нее до такой степени, что отдал ей свою собственную бейю, но потом, явившись в гробницу, предложил ей яд в бутылке из-под колы. И Лако знал Эвелин, но он вернулся и погиб не из-за нее, а из-за сокровища.

– Это было Проклятие, - говорю я.

Бейя Эвелин медленно идет по комнате, и свет то становится ярче, то тускнеет по мере ее передвижения.

– Все, - говорит она и садится на койку. Над кроватью зажигается ночник.

– Что «все»? - спрашиваю я и жалею, что при мне нет переводчика.

– Все прокляты, - говорит она. - Ты. Я. Все.

Она скрещивает на груди руки, которые всегда выглядят грязными, и ложится на кровать. Свет выключается. Совсем как в прежние времена.

Через минуту ей надоест лежать, и она вскочит, а я снова примусь складывать фрагменты голубой вазы.

«Все прокляты». Даже группа Лиси. Потому что из-за моего передатчика Санд решил, что они помогали мне увезти сокровища с Колхиды. Сжег археологов живьем в пещере, где они вели раскопки. Не сумел убить одного Брэдстрита, потому что «Ласточка» сломалась на полпути к Спайни. Когда Брэдстрит туда прибыл, на Колхиде уже высалилась Комиссия, и его уволили, а потом его нанял мой шеф писать репортажи о заседаниях. Санда арестовали за поджог палатки. Остальные сугундули сидят на слушаниях Комиссии, но бейи, судя по репортажам Брэдстрита, обращают на них мало внимания. Они гораздо больше интересуются судейскими париками членов Комиссии.

К этому времени бейи уже успели украсть четыре парика.

Бывшая бейя Эвелин встает и опять плюхается на кровать, пытаясь заставить свет мигать. Ей совершенно неинтересна история, которую я пишу, эта повесть об убийстве, яде и других Проклятиях, жертвой которых становятся люди. Возможно, ее народ навидался этого достаточно в древние времена. Возможно, Борхард был не прав, и сугундули вовсе не отняли у них Колхиду. Может быть, едва те приземлились, бейи сказали: «Вот. Возьмите ее. Быстро».

Она заснула. Я слышу ее легкое ровное дыхание. Во всяком случае, она-то не проклята.

Я спас ее и спас принцессу, хотя и с опозданием на тысячу лет. Поэтому, хочется надеяться, Проклятие овладело мной не до конца. Но через несколько минут я включу свет и окончу этот рассказ, а затем упрячу в надежное место. Вроде гробницы. Или холодильника.

Почему? Неужели потому, что Проклятие королей окружает меня, как клетка, висит надо мною, как паутина электрических проводов?

– Проклятие королей, - бормочу я, и моя бейя сползает с кровати, выходит из каюты, чтобы принести мне воды в неизменной бутылке из-под колы, словно я и есть ее новый пациент, который лежит, расставаясь с жизнью, под пластиковым пологом.

Перевела с английского

Валентина КУЛАГИНА-ЯРЦЕВА