Ярослав Веров - Хроники Вторжения

– А ты была задумчива. Стеснялась, верно?

– Не стеснялась. Я сразу влюбилась, как дурочка. Я возьму этот букетик, – повернулась она к цветочнице.

Цветочница похабно улыбнулась и нагло заломила цену:

– Пятьдесят рублей.

– Тогда всю корзинку, – решил он. – Получите свое. Идем, королева.

Второй раз полковник посетил литературно-философское общество через неделю. В «космическом корабле» ничего не изменилось, разве что светильники горели розовыми огоньками. Молодой человек по имени Роман оказался руководителем «Цитадели». Он сообщил, что пошла в печать поэма Фагота «Раз пять пропущенный через медпункт». Затем вышел на помост сам Фагот и звонко, по-молодецки оттарабанил первую главу поэмы. Медпункт в первой главе не упоминался. Главу оккупировал лирический герой, углублявшийся с наивностью маньяка в скальные недра собственного подсознания. Иногда терялась рифма. Иногда вместо стихов возникала проза. Перед таким прозаическим куском Фагот не без торжественности объявлял: «Пропуск номер...»

Полковник неплохо разбирался в поэзии, знал много стихов и даже весьма редких авторов. В компаниях бывало читал на память. Стихи Фагота никуда не годились. Как им удалось «пойти в печать»?

После Фагота программу вечера продолжил приглашенный философ-литературовед. Он повел речь о синдроме «флаинга» у литераторов. Оказывается, есть такие авторы, даже известные, даже классики, которые могут писать что-либо значительное исключительно в состоянии так называемого «флаинга» или, русским языком говоря, – «полета». У многих это состояние наступает ночью, где-то после десяти, и длится до четырех утра. Тексты, написанные в состоянии флаинга, резко отличны от создаваемых днем или утром. Присутствует в них эдакая шизинка, весьма велик элемент интуиции. «Вот посмотрим, что пишет о Петербурге Федор Михайлович...» Но, оказывается, можно войти в состояние флаинга и днем. Для этого разные писатели используют разные искусственные приемы, как-то: джин-тоник, виски со льдом, водка, наркотики, продолжительные занятия сексом. В общем, в ход идет все, что может отшибить мозги, выключить рассудочное начало. Тогда-то и высвобождается «поток сознания». Подобным произведениям, как правило, грош цена. Но, видимо, они рассчитаны на соответствующего читателя, не такого уж малочисленного, то есть такого, который не любит думать, а любит, восторгаться или ужасаться неожиданным словосочетаниям и мыслесочленениям.

На следующем заседании разбирали рукопись какой-то Вики. Она сидела на помосте рядом с Романом и смотрела в потолок, на убегающие звезды. Не сразу полковник донял, что Вика на самом деле Викке – такой, понимаете, псевдоним.

Разбор был жесткий. Девушке досталось по полной программе. И за язык – обилие ироничных фраз и ненужных подробностей, – и за отсутствие «непонятности», «недоговоренности». Роман зачитал какую-то фразу, вполне простую и понятную, что-то вроде «печальные птицы грустно смотрели на нее с ветвей», и сказал:

– А что если написать так: «На ветвях мертвого дерева сидели два черных дрозда, вывернув шеи так же, как и она в петле»?

Викке сконфуженно опустила голову. «Девочка до некромании не доросла», – подумал полковник. Ему стало скучно. Он поднялся и вышел.

На следующее заседание полковник решил захватить рукопись одного своего фантастического рассказа, написанного очень давно, в молодые годы. Если .спросят – что это он зачастил к ним, гость непрошенный, хлопнет по папке ладонью, и скажет: «Да вот, понимаете какое дело, и меня зуд писательский не обошел стороной».

Он опять оказался за одним столиком с брюнеткой Ритой. Она, словно что-то поняв, взглянула на него, на его папку. Взглянула и только.

Сегодня был день «ассоциативных цепочек». Трепались как будто ни о чем, весело выворачивая слова и фразы шиворот-навыворот. Пушистый котик превратился в дикого монстра, потом в маньяка с топором, потом в политического босса, а потом убил своего создателя, парня за столиком у бара. Парень в ответ раскланялся и сообщил, что у него есть второй котик, не менее многообещающий. Во-первых, он многогранен, а во-вторых, он не кот, а мурлыкающая пилорама. Скорее даже не мурлыкающая, а бормочущая. Распиливает человеческие души на доски. Именно из такой доски и делается лучшая часть человечества... На всех ныне живущих, видите ли, в запасниках душ уже не хватает. Зато тем, кто из доски, проще. Полнота душевная мешает человеку быть счастливым. Тем, кто из широкой доски – они, как правило, интеллигенты – повезло меньше. Но уж если из горбыля – то праздник на всю жизнь обеспечен. Если древесина твердой породы, можно дорасти до высот царских или президентских, или хотя бы министерских. А из трухлявой – пойти на компост. Компост предложила полненькая подруга Риты. После этого интерес к теме угас.

Вслед за сеансом коллективного трепа наступила очередь отметиться приглашенному литературному критику. Молодой, как и большая часть присутствующих, человек. Почему-то в форме с погонами лейтенанта, с ангельским, почти детским лицом и нежным пушком на щеках. Он поблагодарил за приглашение, сообщил, что неделю назад его замели в армию, на следующий день после госэкзаменов. И теперь служит он в редакции газеты «Щит противоракетной обороны». Раздались аплодисменты.'

– В редакций не то, что компьютера, розетки не найдешь, – пожаловался критик-лейтенант.

Потом стал рассказывать, как ведет рубрику «Новости фантастики» в газете «Москва околокнижная». Его спрашивали, знаком ли он с тем корифеем нашей фантастики или с этим. Оказывается, юноша знал всех и на всех имел остроумные характеристики.

Когда с юношей было покончено, к столику полковника подошел Роман.

– Принимаешь гостей? – спросил он Риту.

Она взглянула на полковника, какая-то тень пробежала по ее лицу.

– Полковник хочет показать свой рассказ, – сказала она. – Ой, я проговорилась...

Роман молча взял со стола папку и быстро стал листать.

– Неплохо, Степан Тимофеевич. Псевдоним хороший.

На первой странице имелся написанный от руки псевдоним – «Аз Человеков».

– Я сейчас прочту вслух, – сказал Роман и направился к помосту.

Нелепее ощущения, чем слушать из чужих уст свое собственное сочинение, Степан Тимофеевич еще не испытывал. На то доклады, докладные и составляются общеканцелярским стилем, чтобы потом не чертыхаться про себя, когда тебе их будет зачитывать живодер-начальник.

В общем, приняли рассказ хорошо. Полковник подозревал, что здесь вообще все принимают хорошо. Его попросили на помост. Пришлось подчиниться. В двух словах, рассказал о себе, что он пенсионер, полковник в отставке. Где служил, сообщать не стал. Сказал, что написал рассказ, еще когда учился в академии. Ему посоветовали писать дальше, раз уж располагает неограниченным свободным временем. «Ограниченным, – возразил полковник. – В моем возрасте дела уже не начинают, а закрывают».