Александр Бушков - Провинциальная хроника начала осени

- Ты помнишь Париса? - спросил он неожиданно для себя.

Ее брови дрогнули, впервые Майон заметил в ней нечто не наигранное она задумалась, не сразу вспомнила.

- Парис... Парис... Тот юнец, что дерзко похитил меня, и тем вызвал великую войну? Странно, я только сейчас подумала, что не помню лица, цвета глаз. Но разве дело в каком-то Парисе?

- А Тезей? - перебил Майон.

Брови снова взлетели, но уже привычно-капризно.

- Тезей... Ну да, ваш царь. Разве я с ним когда-нибудь встречалась?

"Вот так, - подумал Майон. - Эти серые спартанские глаза как отражение хмурого неба..." Сколько же она искалечила судеб - равнодушно, походя, невзначай, и тех людей, сквозь жизнь которых мимолетно прошла случайной непогодой, и тех, кого отправила в Аид эта война, где расчетливую подлость и примитивную корысть маскировали заботами о спасении чести красивой куклы.

Он поклонился и пошел к выходу, чувствуя спиной недоумевающий взгляд, за которым неминуемо должна была последовать злость, хотя, разумеется, Елена вряд ли поняла бы причины его внезапного ухода.

Не замечая встречных, он вышел из дворца и бесцельно побрел по улице, окончательно прощаясь еще с одной сказкой, умершей на пути из юности в зрелость. Он понимал, что иначе нельзя, что сказки делятся на исчезнувшие однажды бесповоротно и спутников до смертного часа. Но все равно было горько.

Он ощутил руку на своем плече.

- Мне сказали, что ты разыскивал меня.

- Здравствуй, Прометей, - сказал Майон.

11. НЕКОГДА ЖИЛ ГЕРАКЛ...

- Я бьюсь с тобой второй час, - сказал Гилл. - Будешь ты говорить или нет? Пора бы...

Анакреон молчал. Потрескивали факелы на стенах, бросая шевелящиеся тени на лица, на стол, на девственно чистый лист бумаги, - на этот раз Гилл решил обойтись без Пандарея и записывать сам, но записывать-то как раз было нечего.

- Ну?

- Мне нечего сказать, - пожал плечами Анакреон. - И я не понимаю, чего ты от меня хочешь. Не понимаю, почему меня схватили посреди ночи, перевернули все в доме. Ты уверен, что царь Тезей одобрит такие выходки?

- Я уверен в том, что ты - последняя сволочь. Как к тебе попала рукопись Архилоха?

- Да я ее впервые вижу, - сказал Анакреон.

Он сидел красивый, подтянутый, ни следа волнения или страха, руки сложены на коленях, не шелохнутся. Он сохранял полнейшую бесстрастность, лишь глаза смеялись - впрочем, не слишком явно. Он был как панцирь, от которого бессильно отскакивали любые стрелы. И Гилл никак не мог понять, на что этот мерзавец надеется, - рано или поздно улики отыщутся. Неужели поздно? Неужели они начнут уже этой ночью?

- Короче говоря, ты невинен, как новорожденный теленок, - сказал Гилл. - На тебя возвели какой-то коварный поклеп, верно?

- Иначе я никак не могу объяснить происходящее.

- Ну да, - сказал Гилл. Он присел на краешек стола и смотрел собеседнику в глаза. - А не кажется ли тебе, что ты просто-напросто переиграл? Что ты недооцениваешь мой скромный умишко? Самый невозмутимый человек на свете выйдет из себя, когда его посреди ночи стащат с супружеского ложа, приволокут в подвал, обвинят в государственной измене особенно если это человек верный, честный и ни в чем не виноватый. Ты должен был плюнуть мне в глаза, вспылить хотя бы для вида, разыгрывать оскорбленного. А ты невозмутимо принял все как должное. Ты переиграл, милый. Был уверен, что все концы спрятаны надежно и оттого не продумал, как вести себя при аресте. Любой вор, когда его с поличным хватают на рынке, в сто раз гениальнее играет оскорбленную невинность. Ну?

Он дорого бы дал, чтобы увидеть в этих насмешливых глазах если не испуг, то растерянность хотя бы. Бесполезно.

- Ну, хорошо, - сказал Анакреон. - Я в самом деле тебя недооценил.

- Сознаешься?

- В чем? Давай прикинем. Ты не в силах доказать, что рукопись Архилоха передали мне убийцы. Более того, у тебя нет людей, которые способны свидетельствовать, что именно эта пачка бумаги - рукопись Архилоха. Ну а если так, из чего следует, что именно ее взяли у убитых и передали мне?

- То, что это именно взятая у убитых рукопись, подтвердит Даон.

- Ну и что? - спросил Анакреон. - Кто видел, как ее передавали мне? Вносили в мой дом? Кто докажет, что я ее вообще видел? Что я послал убитым записку с твоей печатью? Хвала Тезею, у нас существуют писаные законы. Кто рискнет пытать меня или судить на основании столь шатких обвинений? И ты не рискнешь.

Он бил без промаха - не было прямых доказательств, не было свидетелей, Гилл не мог идти против афинских законов и собственных принципов, на этих законах основанных.

- Ты прав, - сказал он глухо. - Я не могу идти против законов и своей совести, стоящей на страже этих законов. Но ты должен понять - только боги не оставляют никаких следов, не делают ошибок. А ты не бог. Рано или поздно мы найдем улики или свидетелей.

По лицу Анакреона скользнула снисходительная улыбка.

- Нет у вас завтрашнего дня, Дориец, - сказал он. - Нет, понимаешь? И не потому, что вы опоздали. Вы просто пытаетесь встать на пути горного обвала. Сметет.

- Яснее можешь?

- Не стоит, - безмятежно сказал Анакреон. - Успех предрешен. Со своей игрой в демократию Тезей надоел не только нам, но и Зевсу. Боги желают видеть на земле лишь отражение заведенных на Олимпе порядков - безо всяких выкрутасов вроде писаных законов.

Он улыбнулся с нескрываемым превосходством, но Гилла это совершенно не задевало.

Гилл крикнул стражу.

- Посиди под замком и подумай, - сказал он Анакреону.

Сел за стол и придвинул к себе рукопись Архилоха. Отрешился от мира за дверью, насколько это было возможно. Он читал захватывающее и несомненно подлинное повествование о давних временах, когда были молоды Геракл, Тезей и их сподвижники, целеустремленно уничтожавшие чудовищ, вразумлявшие воинственных царьков где уговором, где мечом, гасившие в зародыше войны. И параллельно - рассказанная с безжалостной прямотой очевидца, не намеренного приукрашивать и лгать, история многомудрого Нестора и его сторонников, исступленно готовивших грабительский поход на Трою. Яд и кинжал, клевета и подлог, фальшивые предсказания Дельфийского, Дадонского и других оракулов, якобы гарантировавшие милость богов и победу осаждавшим; подкупленные прорицатели вроде бежавшего из Трои и предавшего свой народ Калханта. И многое другое.

Как оказалось, у горы Эримант Геракл встретился с вождями кентавров и другими соратниками, чтобы обсудить план последнего удара по Нестору и его сподвижникам (те уже вели бешеными темпами подготовку к Троянской войне, уже были намечены марионетки, которым предстояло привести все в действие). Архилох с Тезеем отсутствовали, что их и спасло от Эримантской резни. Узнав, что цвет их военачальников истреблен вместе с большинством кентавров, что Геракл убит, а стрелы похищены, что делу нанесен почти непоправимый урон и все нужно начинать сначала, они едва не опустили руки. Но духом окончательно не пали. Тезей отправился в Афины. Куда собирался Архилох - неизвестно, он написал лишь, что оставляет рукопись у надежного человека, прежде чем пуститься в опасное путешествие. "Совсем не исключено, - подумал Гилл, - что он направился в Фивы, город, всецело поддерживавший Геракла".