Лин Картер - Конан Классическая сага

— О, повелитель, — чародей с трудом держал себя в руках, — сейчас не время объявлять о подобных вещах. Народ волнуется. На юге и на побережье вот-вот вспыхнут мятежи. Нам надо быть…

Король отвернулся.

— Мне уже доводилось усмирять всяких мерзавцев. Поэтому и теперь сумею накинуть на них узду.

Но волнения, которые монарх, отмахнувшись, досадливо назвал «неурядицы на границе», заслуживали большего внимания. На западных рубежах Аквилонии, где страну испокон веков раздирали усобные войны и баронские распри, мятеж был не в диковинку. Издавна народ там стонал от жестокости правителей, моля о смягчении податей и налогов. Но короля мало беспокоили горести черни.

Правда, Нумедидес не настолько увлекся своими забавами, чтобы забыть о донесениях шпионов, которые представлял королю самый умный из всех сановников Вибиус Латро. Канцлер старался не упустить ни одного отчета о предводителях черни или о передвижениях богатого и могущественного графа Троцеро Пуантенского. От такого врага, как Троцеро, король отмахнуться уже не мог. У пуантенца имелась могучая кавалерия и отряды опытных воинов. К тому же подданные обожали графа и готовы были повиноваться каждому его слову.

— Троцеро, — задумчиво проговорил Нумедидес, — придется, конечно, уничтожить. Но для открытого боя он чересчур силен. Тут нужен хороший знаток ядов… Вот-вот. А мой честный, мой непоколебимый Амалиус Прокас торчит сейчас на южной границе. Ему уже не раз случалось громить наглецов, осмелившихся восстать против меня.

Холодные тёмные глаза Зуландры остались непроницаемы.

— Беда уже простерла чёрную длань над твоим военачальником. Я читаю это по лику небес. Нам надо быть осторожнее…

Монарх не соизволил выслушать чародея. Крепкий сон и бокал макового настоя пробудили плотские страсти. В гареме у короля только что появилась новая восхитительная наложница. Изощренная фантазия Нумедидеса уже принялась изобретать для женщины невиданное истязание.

— Мне пора! — бросил монарх колдуну. — Не беспокой меня, иначе гнев мой поразит тебя посильней небесной молнии. — Он ткнул в сторону Зуландры оттопыренным пальцем и издал короткий булькающий смешок. Продолжая похохатывать, король раздвинул складки пурпурной драпировки на стене и исчез за отодвинувшейся панелью. Тайный ход вел в ту часть женских покоев, которую во дворце с ненавистью шепотом называли Палатой Боли.

Колдун смотрел королю вслед, и на лице его, освещенном пламенем гигантских свечей, застыла кривая усмешка.

— О повелитель червей! — проговорил он на неизвестном наречии. — Ты во всем прав. Только перепутал роли. Во прах обратится Нумедидес, а Зуландра Тху воссядет на Рубиновый Трон. Отец Сэт и Матерь Кали помогут преданному своему сыну вырвать из тьмы неизведанного тайну вечной жизни…

Тихий голос шелестел в сгустившемся сумраке, подобно змее, ползущей по костям мертвецов.

Глава 2

ЛЬВЫ СОБИРАЮТСЯ

Далеко на юге от Аквилонии по бурным водам Западного Океана неслась небольшая галера. Корабль — по стилю аргосийский — держал курс к берегу. Там, сквозь опускающуюся тьму, пробивались огни Мессантии. Светлое на западе, зеленоватое небо знаменовало конец ещё одного дня, а над головой, предвещая восход луны, уже зажигались первые звёзды.

Возле борта, на полубаке, прикрываясь плащами от брызг, что поднимал, разрезая волны, бронзовый носовой таран, примостились семеро человек. Один из них — немолодой уже, с твёрдым лицом и спокойным взглядом — был облачен в просторные одеяния жреца Митры. Звали мужчину Декситус.

Другой — высокий, широкоплечий, с волосами, чуть тронутыми сединой, — был в посеребренных латах, украшенных на груди тремя золотыми леопардами. Это граф Троцеро Пуантенский. Именно его флаг с пурпурными леопардами развевался на фок-мачте судна.

Подле графа теребил бородку весьма изысканный господин в бархатной, затканной серебром курточке. Движения его были легки, с лица не сходила беспечная улыбка. Но за ней таилась суровая непреклонность опытного воина. Звали улыбчивого щеголя Просперо. Еще недавно он числился одним из лучших полководцев аквилонской армии. Почти касаясь Просперо локтем, не обращая внимания на гаснущий свет, у борта пристроился царапающий что-то на восковой табличке лысоватый, плотный мужичок совершенно невоенного вида. Его звали Публий. До недавнего времени он служил казначеем при дворе Нумедидеса, испросив отставку после очередного увеличения налогов.

Рядом, вцепившись в шаткие поручни, стояли две девушки. Та, что постарше, — легкая, хрупкая, — зингарская дворянка Велесса из Корцетты. Ее длинные чёрные волосы трепетали на морском ветру подобно знамени. Обхватив девушку за талию, к ней прижималась другая, совсем ещё ребенок, и смотрела широко раскрытыми глазами на приближавшуюся полоску береговых огней. Это Тина. Некогда она была рабыней в Офире, служанкой у одного негодяя, но Велессе — племяннице графа Валенсо — удалось вырвать девочку из рабства. После чего обеим — и госпоже, и фаворитке — пришлось разделить с графом его добровольную ссылку и отправиться в страну пиктов.

Над всей группой собравшихся на полубаке людей возвышалась могучая фигура. Человек этот, особенно в темноте, запросто мог сойти за горного великана. Пристальным взглядом пронзительных голубых глаз и косматой гривой нечесаных волос, падавших на широченные плечи, он напоминал льва. Это был Конан из Киммерии.

Великолепную фигуру киммерийца подчеркивали драная шелковая рубаха, кожаные штаны и высокие морские башмаки. Наряд этот был с плеча предводителя пиратов Траникоса Кровавого, нашедшего смерть в пиктских горах, где он пировал в пещере со своими ближайшими соратниками. Умер знаменитый пират прямо за столом, заваленным сокровищами стигийских царей. Рубаха и штаны оказались маловаты для Конана. Теперь они уже успели изрядно истрепаться, их щедро заляпала кровь и грязь. Но, глядя на великана-киммерийца, никому бы и в голову не пришло назвать его нищим.

* * *

— Если мы открыто станем продавать сокровища Траникоса, — говорил граф Троцеро, — это может сильно не понравиться королю Милону. До сих пор он обходился с нами по совести, но, прослышав о нашей добыче — о золоте, рубинах и изумрудах, — он может объявить все это собственностью аргосийской короны.

Просперо согласно кивнул:

— Вот именно. Милон Аргосийский любит, чтобы сокровищница была полна доверху. Любит не меньше, чем любой другой самодержец. Стоит нам обратиться в Мессантии к какому-нибудь ювелиру или ростовщику, через час об этом узнает весь город.

— Что же тогда делать? — спросил Троцеро.