Степан Кирнос - Город бога [CИ]

— Илья, что с тобой случилось? С тобой всё в порядке?

То ли бессильная ухмылка, то ли оскал злобы дотронулся до уст Ильи, а проблеск безумия поселился нездоровым светом в его глазах.

— Со мной?! Не-ет, со мной не всё в порядке! — разошёлся мужчина и, осмотревшись, поняв, что так кричать нельзя, чуть тише продолжил. — Всё пропало, всё ложью оказалось.

— Только спокойнее, — убрал с поясницы руку Данте, — нам не нужно внимание.

— Хорошо, — успокоился мужчина и тяжко выдохнул, положив правую руку на пояс. — Когда мы спустились с верхнего квартала, я не мог найти себе место. Как… скажи, как столь просвещённый люд мог так себя вести? Работорговля и похоть, полный срам и разврат… я думал, что только мы, здесь внизу, можем ползать в грязи разврата, ибо не обладаем праведностью «небожителей»… я ошибся.

— И ты пошёл в ближайшую… эм… где у вас наливают?

— Питейные… там подают хорошую брагу и самогон. Я не мог понять, почему «небожители» так поступают и срамятся, они же должны быть мудрее и святее. Может они это делают во благо? Но кому? И тут я понял, что они такие же люди, как и мы, только хуже… много хуже. Они, прикрываясь верою в Кумира, и положением своим, пытаются дурманить нас, хотят, чтобы мы поклонялись им, как ангелам у подножья трона Его… они ничем не лучше нас.

— Но это не единственное, почему ты вчера напился так, что даже здешние ароматы не могут заглушить твой перегар?

— Нет… всё случилось уже под вечер. Я уже собирался идти, но тут в питейную пришли служители культа нашего. Они потребовали жертву для Нового Пейсаха и владелец решил им дать собаку, которую вырастил ещё щенком.

— Мрази, — полушёпотом сорвалось с уст парня. — Но они остались недовольны?

— Ещё бы. Они взяли собаку на заклание, но заголосили, что им мало того, что Кумир недоволен и требует больше. И тут их жажда заклания пала не на животное, а на человека. На… на девочку лет десяти, что была со сродницей своей, — Илья ещё сильнее поник, его лик стал мрачнее грозовой тучи, глаза он устали на левую руку, ладонь которой сжал в кулак, что-то с хрустом раздавив. — Ты бы слышал, как она кричала и звала матушку, как билась в истерике. Это не передать.

— А ты?

— Мне стало тошно. Я не мог не вступиться и меня, мои же братья предали анафеме, за то, что я настоял, что собаки достаточно. Они только сказали: «Ты идёшь супротив Кумира, супротив его празднества великого, так будь ты проклят и отлучён от Прихода». Затем всё как в тумане. Вот я стою, а потом пелена багровая и руки мои в крови братьев. Я…я…я убил их, двух.

Данте положил руку на плечо Ильи, по-дружески похлопав, пытаясь успокоить мужчину, направивши мягко к нему вопросы:

— А почему ты раньше не ушёл? Ты же не мог не знать, что творится.

— Я не знал, ничего, абсолютно. Служил только во Храме, но поиском жертв не занимался, а когда доходили слухи, что не все были согласны отдаться под нож, я их принимал, как скверну и клевету, злостную крамолу на Приход. Пойми, раньше я не видел, что творится, раньше я не мог распознать, где зло, а где добро, ибо они смешались у меня по воле Кумира, но теперь я прозрел и отказываюсь нести службу Приходу.

— И что ты будешь делать?

— Не знаю, — надевая капюшон, шваркнул Илья. — Я пришёл сюда, лишь чтобы тебе сказать, что ты в чём-то прав. Я должен впасть в раздумья.

Ворота загромыхали и стали бурно скрипеть, а механизмы заскрежетали, давая открыться вратам.

— Скажи, что я пропал или умер, — на развороте говорит Илья, — соври. Но больше ноги моей не будет в пределах Храмов.

— Мы ещё увидимся?

— Может быть, Данте «кумироборец». — Скрываясь во мраке леса трущоб, ответил Илья и перед тем, как пропасть окончательно сказал. — Определённо встретимся.

Данте обратил взгляд полностью к распахивающимся воротам, сделав на всякий случай пару шагов назад. Люди в предвратном квартале все как один услышали, как закряхтели старенькие механизмы, а потому стали восторженно улюлюкать и кричать, ожидая, как оттуда выйдет цвет Прихода — главные чины «единственно-святой» власти. Мало кто проигнорировал стоны дерева и железа, что громом разнеслись по кварталу и каждый считающий себя «правоверным» обратил голодный взор к стене, дабы узреть духовных пастырей и усладиться одним лишь видом их.

Только вот, сколько бы людей посмотрели на ворота и не подошли к ним, аккуратно обступая парня, столпившись за секунду в мешанину в несколько сотен голов, Данте себя чувствует представленному самому себе. Только где-то на другом конце «провода» есть командир и брат, но тут он в полном одиночестве. Всё вело к этому моменту — пришествие во Град, битва на арене и вчерашнее восхождение в квартал «небожителей». И теперь остаются считанные секунды до того, как он ступит на землю, где работает «правительство небесное» и посмотрит, чем на самом деле является Приход, который восхваляют и славят.

Сотни человек обошли Данте и взяли в полукруг, и кто-то даже пытается прикоснуться к нему, как к символу веры, но строгим взглядом коммандер предостерегает, чтобы они не делали этого и фанатичной толпе остаётся только смотреть на него и пускать слюни.

Ворота открылись и «на люди» явились иерархи Прихода. Но вместе с ними всё вокруг заполнилось музыкой хорала, будто бы тут один большой храм и неведомых колонок полилось пение духовных мелодий, настаивающих нужную атмосферу. Всё в красивых багровых рясах, расшитых золотом и подпоясанных ремнями с позолотой и драгоценными каменьями. Все пятеро — обросшие бородами и в солнцезащитных очках культисты, а охраной служат облепленные бронёй солдаты роты «броненосец». Народ, как только увидел высших служителей Прихода, членов правительства, упал на землю, все как подкошенные рухнули на колени и стали молиться и только Данте стоит прямо гордо.

— Вот она паства славная! — начал проповедовать один из культистов. — Нищая в собственности и крепкая в духовности! Вот он, народ кумироизбранный и духами любимый! Так почему же ты, мальчишка, не хочешь нам поклониться?

— Я лучше постою.

— Что ж, видно дух твой силён, что так просто его на колени не поставить, — уже спокойно говорит другой старик. — Так может, проследуешь за нами в землю окроплённую святостью?

— А где ещё один? — вопрошает другой старик. — Где наш человек из Прихода, что колотился плечом к плечу с тобою во имя Кумира?

— Не знаю,… может слёг, может, умер. Здесь, только я, — волнуясь, ответил Данте.

— Тогда ступай за нами, и помни, как только преступишь порог и до самых ступеней храни молчание, ибо сказать слово на земле духовной — грех.

Данте молча кивнул и пошёл вперёд. Музыкальное звучание только усилилось, уже силой тембра давя на сознание, а за пределами ворот ароматы благовоний только усилились, ударяя в голову сладким настойчивым бризом, упоив сознание ощущением лёгкости и ветрености, как от опьянения. Музыка хорала, проникающая в уши коварной змеёй и юркие запахи наркотических настоев, опрокидывающих разум в опьянение, смешались в монотонную атмосферу ликования и возвышенности. Данте кажется, что он захлебнул алкогольного зелья, на пару закурив каннабисный табак, и его тело начинает парить, глаза исполняются образами небес, словно он оказался на пути к Престолу Господа и вот-вот он совсем сгинет в иллюзиях, но всё же его размягчённая бесчувственная рука касается запястья и маленький шприц впрыскивает что-то вроде противоядия. Когда Данте миновал десять метров ширины бастиона и ступил на «землю благую» его отпустило, и он может на всё смотреть здоровыми глазами, в отличие от его спутников, что идут, покачиваясь, взяли с рук помощников огромные штандарты и хоругви, с которых свисают полотна багровой ткани, на которой золотом вышиты шесть золотых ромбов.