Екатерина Белецкая - 3. Дар

— Ты мне договорить дашь? — раздраженно спросил Илья. — Поврежден из-за длительной гипоксии, но это-то как раз обратимо. Не надо паниковать по этому поводу раньше времени.

— А по какому поводу нужно паниковать? — нахмурился Кир.

— По всем остальным. Реакции нулевые. Клетки будут жить, пока находятся в «среде», но за семь часов мы не получили ни одного адекватного ответа. Что будет дальше, непонятно. Ждём. Консилиумы каждый час.

— Илья, что с рукой и ногой? — Фэб нахмурился. — Ампутировали?

— Нет, — Илья помрачнел. — Это, к сожалению, невозможно.

— Почему? — удивился Фэб.

— Да потому что они вот оба — метаморфы! — Илья раздраженно ткнул в Скрипача пальцем. — Предупреждать надо о таких вещах! Заранее! Единственный ответ, который мы получили — это попытку рывка в метаморфозную форму в самом начале вмешательства.

— Но у нас сняты сложные формы, — холодея, проговорил Скрипач.

— Ах, расскажите, цветы золотые, — хмыкнул Илья. — В тканях они у вас сняты. Но с костями, разрешу тебе напомнить, вы ничего не делали, потому что это было невозможно технически. Информацию по вам уже подняли, кроме того, тут до сих пор работает Волков, который эти формы и снимал. Дошло?

Скрипач кивнул. На секунду прикрыл глаза, глубоко вздохнул.

— Что будет дальше? — спросил он.

— Работать будем дальше, — Илья посерьезнел. — Завтра сюда еще один малый госпиталь приедет. Ну, не весь, половина состава. Вторая половина поедет сменной ко второй половине «Вереска», которая сейчас у Ри.

— Его тоже привезут сюда? — спросил Кир.

— Нет, — отрицательно покачал головой Илья. — Он нетранспортабелен в принципе. Там, как я понял, вообще без шансов. Мозг разрушен, даже ствол, и тот поврежден. Если я правильно понял, то там, кажется, сохранен частично синтез тропных гормонов… и всё. Не пытайте, я всё равно ничего не знаю. Олле с Заразой и Руби с Васькой сейчас там, и еще отсюда, кажется, шестеро туда полетели. Вернется кто-нибудь, расскажут.

Скрипач сел на корточки, привалившись спиной к стене, и закрыл глаза. Кир присел рядом с ним, положил руку на плечо.

— Не надо, всё в порядке, — едва слышно сказал Скрипач. — Кирушка, правда.

— Идите все спать, — распорядился Илья. — На будущее — в сутки спать минимум по шесть часов, причем один период обязан быть не меньше четырех часов. Иначе к дежурствам не допустят, даже на дублирующее отслеживание. Это не полевой госпиталь, тут другие порядки.

— Но на дубль нас ставить будут? — с надеждой спросил Фэб.

— Исключительно на дубль, вы родственники, а правила ты сам знаешь,— пожал плечами Илья. — Так, всё. Спать. Трястись сейчас нет никакого смысла, ребята. Вы, как говорится, не первый год замужем, и понимаете, что дальше, чем сейчас, ему умереть уже не получится.

— А где тут спать-то? — Скрипач оглянулся.

— Черт его знает, — пожал плечами Илья. — Сейчас спросим, они только совещаться закончат… Ага, — перед ним повисла узенькая строчка визуала. — Да вот прямо в соседней комнате, выходит дело. Идите, ложитесь. Доброй ночи.

***

— Ну как там? — Берта стояла сейчас на границе стерильной зоны, в метре от Скрипача. Дальше идти ей было нельзя.

— Всё то же самое, — ответил Скрипач.

— Понятно…

«То же самое» — это значит, что снова ничего не изменилось. Совсем ничего. Уже полторы недели прошло, а динамики нет, ни положительной, ни отрицательной. И неизвестно, будет ли она вообще.

— А что в городе? — Скрипач, конечно, имел в виду Ри.

— Так же, — Берта отвела взгляд. — Рыжий, Джессику пустили к нему. Почему меня не пускают?

— Ну… — Скрипач замялся. — Маленькая, если хоть что-то сдвинется, они пустят. Я просил, но они говорят, что пока нельзя.

Скрипач лукавил — на самом деле пускать было, считай, и не к кому. Его самого ближе чем на метр не подпускали…

Искалеченное тело лежало сейчас даже не на поддержке, а в компенсаторной «среде», проникающем составе, позволяющем частично сохранять клеточный обмен во время полного отказа работы собственных органов. После стараний трёх сменных бригад на этом самом теле в буквальном смысле не осталось ни одного живого места — порты доступа стояли, где только можно, а где нельзя, находилась «среда». Прикасаться руками к телу не разрешалось, вся работа шла исключительно на зондах, и никак иначе. Температура — пятнадцать градусов, лишь через верхний порт шел кровезаменитель, согретый до тридцати пяти.

Шансы… как позже было сказано, шансы в этот период были нулевые, и даже Фэб недоумевал, почему Ита до сих пор «держат», почему не отпустят. Таких больных «вели», разумеется, до последнего, но, конечно, не после того, как «последнее» уже, по сути дела, произошло. А сейчас врачи Санкт-Рены занимались, по сути дела, реанимацией того, что было мертво, и непонятно на что надеялись.

Скрипач не понимал этого тоже, но у него в те дни не было ни сил, ни возможности задаваться подобными вопросами. Единственное, что ему было дозволено — это сидеть неподалеку от рабочей зоны, на границе белой области и желтой, чтобы никому не мешать. И он сидел, часами не меняя позы, и безучастно следил за действиями врачей.

А врачей было много. В палате постоянно дежурило по четыре человека (это не считая Фэба, Кира, и Скрипача), во время консилиумов могло подходить и еще сколько-то, порой в комнате находилось одновременно до десяти специалистов. Первые трое суток консилиумы шли каждые полчаса, потом — раз в час, затем — раз в два часа. Скрипач и Кир во время этих консилиумов чувствовали себя дураки дураками. Если прежняя полевая практика была проста и понятна, то происходившее сейчас они до конца понять не могли при всем желании. Не тот уровень. Не те знания. Не та область.

Запущенные и приостановленные механизмы умирания, прогнозы и планы, поиск обходных путей, химия обратимых и необратимых процессов, клеточные ответы… Тело сейчас было даже не телом, оно словно бы превратилось в игровое поле, вот только исход этой игры был до сих пор неясен.

— Так когда будет можно? — снова настойчиво спросила Берта.

Скрипач виновато отвел глаза.

— Если будет хотя бы один «плюс», думаю, они разрешат, — сообщил он после полуминутного молчания.

Джессику действительно пустили к Ри, но уже на третьем «плюсе», когда удалось победить застарелое воспаление легких, поднять синтез собственных гормонов, и перевести с заменителя на половинный объем своей крови. Скрипач об этом знал, Берта и Джессика, разумеется, нет.

— Ладно, потерплю, — Берта опустила голову.

— Малыш, я… — Скрипач осекся. — От меня же ничего не зависит.

— Я знаю, — она отвернулась. — Прости, рыжий. Я пойду, наверное.

— Подожди.

— Зачем, родной? Ты стоишь тут, нервничаешь, тебе нужно идти обратно. Мне тоже не легче. Я завтра приду, хорошо? Может быть, что-то изменится.