Нил Стивенсон - Алмазный век, или Букварь для благородных девиц

Констебль сразу просветлел.

– Рад слышать.

– Вики подчиняются сложному моральному кодексу. Он вырос из мерзости прошлых поколений, в точности как до первых виков были георгианцы и регентство. Старая гвардия верит в этот кодекс, потому он дался ей потом и кровью. Эти люди растили детей в своих убеждениях, но дети верят в их кодекс по другой причине.

– Они верят, – сказал констебль – потому что им так внушили.

– Да. Некоторые не никогда и не усомнятся – они выросли узколобыми и могут объяснить, во что верят, но не могут объяснить, почему. Другие видят лицемерие окружающих и бунтуют, как Элизабет Финкель-Макгроу.

– Какой путь выберешь ты, Нелл? – с живым интересом спросил констебль. – Покорство или мятеж?

– Ни тот, ни другой. Оба слишком прямолинейны – они для тех, кому не по зубам противоречия и неоднозначность.

– Отлично! Браво! – воскликнул констебль. После каждого слова он ударял по земле свободной рукой, да так, что искры летели и почва под ногами у Нелл дрожала.

– Думаю, лорд Финкель-Макгроу, как человек разумный, видит лицемерие своего общества, но продолжает держаться избранного пути, потому что так в конечном счете лучше. Думаю, его волнует, как передать этот взгляд младшему поколению, которое, в отличие от него, не видит исторических корней. Возможно, поэтому-то он и заинтересовался мной. Может быть, Букварь – его первая попытка решить проблему систематически.

– Герцог – старая лисица, – сказал констебль Мур, – и его мотивы разгадать трудно, так что не знаю, верна ли твоя догадка. Но сходится все правдоподобно.

– Спасибо.

– И что ты собираешься делать теперь, когда во всем разобралась? Еще несколько лет учебы, чуточку светского лоску, и ты сможешь принять присягу.

– Я, конечно, знаю, что в Атлантической филе меня ждут самые благоприятные перспективы, – сказала Нелл, – но не думаю, что пойду прямой и узкой дорогой. Я попытаю счастья в Китае.

– Ну-ну, – сказал констебль, – остерегайся кулаков. – Его взгляд скользнул по грязной, искореженной броне и остановился на дрейфующем шлеме. – Они идут.

Лучшие исследователи, вроде Бертона 36, стараются раствориться среди местных. Нелл остановилась у общественного МС, стянула длинное платье и собрала новую одежду – темно-синий облегающий комбинезон с пульсирующей оранжевой надписью "НЕ КАНТОВАТЬ". Возле набережной она махнула старый наряд на пару мотороликов и направилась прямиком к дамбе. Несколько миль вверх, и у ее ног открылась Пудунская экономическая зона и Шанхай. Коньки разогнались, пришлось немного сбавить их мощность. Водораздел остался позади. Нелл была одна в Китае.

Атлантиду Сиэтлскую выкроили под обрез; в узких, извилистых проливах Пуджет-саунда за множеством естественных островов еле-еле удалось втиснуть искусственный. Пришлось сделать его узким, вытянуть вдоль течений и торговых путей, так что с парками, лугами, пустошами, дачами и сельскими поместьями особо размахнуться не дали. Окрестности Сиэтла по-прежнему хранили славу приличных, зажиточных и культурных, так что многие новые атланты не возражали селиться на побережье; здесь, а особенно – к востоку от озера, рядом с мглистыми лесными угодьями софтверных магнатов, возникло множество викторианских минианклавов. Гвен и Фионой наняли в одном из таких маленький особнячок.

Этот осколок Новой Атлантиды выделялся среди окружающих лесов, словно застегнутый на все пуговицы викарий в пещере Барабанщиков. Те, кто не перенял неовикторианских взглядов, строились преимущественно под землей, словно стыдились своей человеческой природы и не смели руку поднять на десяток могучих дугласий, будто мало их шеренгами взбегает по склонам к замерзшим, мокрым Каскадам. Даже если что-то и выступало немного из земли, все равно это был не нормальный человеческий дом, а собрание модулей, разбросанных в беспорядке и соединенных крытыми переходами или туннелями. Составленные на возвышении, они, может быть, и сложились бы в основательное, даже величественное здание, но в теперешнем своем виде повергали проезжавшего мимо Хакворта в тоску и смущение. Десять лет у Барабанщиков не изменили его неовикторианских вкусов. Он не мог понять, где кончается один дом и начинается другой; дома переплетались, как нейроны в мозгу.

Мысленный взор, похоже, вновь захватил контроль над зрительной корой; он уже не видел дугласий, только аксоны и дендриты в черном трехмерном космосе; пакеты стерженьковых логических элементов лавировали меж ними космическими зондами, отыскивали друг друга, совокуплялись среди нервных волокон.

Для мечтания это было слишком жестко, для галлюцинации – слишком абстрактно. Картина распалась, когда в лицо ударил порыв холодного ветра. Хакворт открыл глаза. Похититель вышел из чащи и сейчас остановился на мшистом гребне. Внизу лежала каменная котловина, расчерченная редкой прямоугольный сеткой дорожек, зеленый парк с бордюрами из красных гераней, церковь с белой колоколенкой, белые четырехэтажные георгианские особняки за черными чугунными оградами. Защитная сетка была жидкая и слабая; в чем как, а в вопросах нанотехнологической обороны софтверные магнаты по меньшей мере не уступали специалистам Ея Величества, так что бремя охраны границ новые атланты частично делили с соседями.

Похититель осторожно спускался по крутой дороге. Хакворт смотрел на крохотный анклав и дивился, до чего же тот кажется знакомым. После возвращения от Барабанщиков ощущение #deja vu накатывало на него каждые десять минут, и сейчас было особенно сильным. Может быть, это оттого, что все новоатлантические поселения в определенной мере похожи, однако Хакворт подозревал, что видел это место прежде, когда разговаривал с Фионой.

Прозвенел звонок, из школы высыпали старшеклассницы в форменных клетчатых юбках. Хакворт знал, что Фиона учится здесь, и что в школе ей плохо. Как только схлынул девичий поток, он въехал на Похитителе во двор и обогнул здание, заглядывая в окна. Без особого труда он отыскал дочь; она, сгорбившись, сидела в библиотеке за книгой, видимо, наказанная.

Ему захотелось вбежать и обнять ее; он знал, что ей одиноко, что ее оставляют так на много часов. Однако он в Новой Атлантиде, и здесь надо соблюдать декорум. Все по порядку.

Дом Гвендолен был в нескольких кварталах. Хакворт позвонил в колокольчик; теперь он здесь чужой и должен выполнять все предписания этикета.

– Позвольте осведомиться о цели вашего визита? – спросила горничная, когда он положил карточку на поднос. Хакворту не понравилась эта женщина, Амелия, потому что она не нравилась Фионе, а Фионе она не нравилась потому, что Гвен доверила ей определенную власть в доме, и Амелия по складу характера сразу вошла во вкус.