Александр Кондратьев - Свален ударом грома [СИ]

Зацепин был убежден, что если что-то с ним случалось в жизни помимо его воли, то — значит, именно так и должно быть и никак иначе, в чем ни единожды убеждался. Вот и сейчас Анатолий испытывал внутри себя нечто, что могло обозначать, что его ждут в поездке сюрпризы. Диагностировать сюрпризы на больших расстояниях он пока не научился, а поэтому был не прогнозистом-теоретиком в организации под названием «ТриС», а действующим оперативником, у которого теория шла в ногу с практикой, а нередко шла и позади.

«Попал в самый последний момент и хорошо, значит — мой поезд, значит — в нем и надо ехать. А почему именно в нем, разберемся по ходу пьесы», — прокомментировал свои ощущения Анатолий, получив ответную реакцию организма в виде легкой пульсации в районе грудной клетки. Именно так реагировала его интуиция, что, мол, довольна, что правильно поступил, послушав внутренний голос. Научиться слушать и понимать свою интуицию — большое дело.

«А ведь проводница права, назвав пассажирку «барышней». Так и есть — настоящая барышня. Знает себе цену. Как сидит! А голова! А шея! А спина! А грудь! — Грудь Анатолий пока еще не видел, так как лицезрел Наташу исключительно со спины, да и спину тоже, но ему хватило воображения дорисовать недостающие детали; остановившись в метре от Наташи, Анатолий сделал вид, что внимательно смотрит в окно на мелькавшие серые строения и продолжил дальнейшее изучение пассажирки. — Потертые джинсы и маячка — не с базара. Одеты, скорее всего, для придания демократичности внешнему виду, а возможно и чисто из практических соображений, все же в джинсах и майке удобнее, чем мне в костюме. Лет сто назад такая барышня оказалась бы графиней или баронессой. И передвигалась бы не одна, как минимум в сопровождении служанки. Интересно, а сейчас кто она? Кем работает? Чем занимается? — Далее Анатолий сделал прогноз, основанный на визуальном осмотре и интуиции: — Самостоятельная, обеспеченная, успешная, волевая, целеустремленная, энергичная, ухоженная, красивая, молодая. Кажется — одинокая. А ведь она никого не ждет и не переживает за судьбу опоздавшего, — решил Анатолий. — А значит, знает, что отставший спутник не появится неожиданно из соседнего вагона. Хотел бы я видеть того, кто не захотел или не смог с ней поехать. Такая барышня в случае чего, не простит. Да и правильно сделает. С такой лучше дружить… Что ж, будем знакомиться, сударыня». — Анатолий сделал еще один шаг и остановился возле двадцать восьмого места, занятого кожаной дамской походной сумкой.

— Добрый день, — произнес Анатолий, внимательно следя за реакцией незнакомки, пребывавшей до этого в раздумьях. — С вашего позволения я присяду рядом, проводница сказала, что это единственное свободное место в вагоне. Я чуть не опоздал на поезд, пришлось запрыгнуть в первый попавшийся вагон, — абсолютно честно, без трогательных историй, которые могли задеть за живое домохозяек, смотревших без устали сериалы, сказал Анатолий. Лишь только взглянув в глаза Наташе, он понял, что с ней необходимо максимально честно разговаривать, а еще он заметил в ее глазах непонятно чем вызванную секундную растерянность.

Наташа, не произнеся ни слова, поспешно убрала сумку, поставив себе в ноги, не дав тем самым Анатолию возможности предложить свои услуги для помещения сумки на полку.

«Да, серьезная барышня. Неразговорчивая. Потому что находится в непривычной обстановке. С такой сумкой в поездах не ездят. Не менее тысячи евро должна стоить, если не все две, эксклюзив итальянский, одним словом. В жизни, скорее всего, командир. Красивая и серьезная — плохо сочетающиеся качества в женщине, а если еще и умная. Ну что ж, пустили на постой, и тому рад. А все же нервничает, хоть и умело пытается это скрыть от меня. Почему? А вот и не знаю. Я барышню вижу в первый раз, меня барышня знать тем более не должна. Может с кем спутала? — Анатолий пребывал в легком замешательстве, ведь обычно он легко определял поведение по человеку или человека по его поведению, находясь в непосредственной близости от объекта наблюдения или разработки.

— Сударыня, позвольте убрать вашу сумку наверх, чтобы не стесняла вас и не мешала наслаждаться сибирскими просторами? — любезно предложил Анатолий, сделав вид, что не заметил нежелание сударыни воспользоваться услугами кавалера, т. е. его.

При упоминании «сибирских просторов» Наташа слегка вздрогнула. Конечно, упомянутые просторы отношения к названию ее фирмы не имели, она это понимала, но легкую дрожь, пробежавшую по телу, испытала. Стиснув губы, словно боясь, что слова могут сами вырваться наружу, Наташа протянула сумку Анатолию, стараясь не смотреть тому в глаза. Она тысячу раз представляла, как однажды встретит его. У нее было запасено на этот счет тысяча вариантов приветствия, но ни одно из них не подходило под ситуацию, в которой столкнулась с Анатолием. Наташа не знала, что надо говорить, и стоит ли вообще что-то говорить.

Услышав Анатолия, Наташа сразу узнала голос, который смогла бы опознать из миллиона голосов. А посмотрев на него, убедилась не в том, что это он, а то, что Анатолий почти не изменился: те же гипнотические черные с блеском глаза, тот же хитроватый взгляд, те же игривые губы, ни единого седого волоса в голове.

«Как же он похож на сына!» — Наташа ни могла не сравнить Анатолия с их сыном, так ранее этого не делала, так как ни одной фотографии Анатолия у нее имелось. Упоминание о сыне отрезвило ее. Наташа даже обрадовалась, что встреча произошла среди чужих людей в пассажирском поезде, где никто не знает ни ее, ни сына, что некому опознать в Анатолии отца ее выросшего ребенка.

«И где же тебя носило все эти годы?!» — лишь мысленно смогла прокричать Наташа, уткнувшись в окно, совсем не видя пробегавшие старые дома с потемневшими от времени крышами, перекосившиеся изгороди. Обида застелала глаза.

Десять или пятнадцать лет назад в такой ситуации она бы закричала от радости при встрече, но не сейчас, когда сын вырос, сын никогда не знавший отца, не знавший радости иметь рядом надежную опору, друга, учителя. У Наташи не было к Анатолию претензий за себя, за не сложившуюся личную жизнь, за счастье, которое могло быть, за одиночество, сопровождавшее ее многие годы. Понимала она и то, что Анатолий не виноват в том, что сын рос без отца, но принять душой это не могла или не хотела.

«Неужели ты не чувствовал моих чувств?! — кричала душа Наташи Волковой, которая с первого взгляда на Анатолия хотела быть Зацепиной. — Неужели ни разу не екнуло сердце, когда сын получал тумаки от старших ребят, когда Лешке нужен был твой совет, твоя помощь? Я услышу сердцем своего Лешку, будь он хоть на Марсе! Сидишь весь принаряженный! В Париже видать одевался, герой-любовник! Тогда, в солдатской форме, девчонкам всем головы вскружил. А теперь-то, в таком наряде, скольким судьбы покалечил?! Сколько же у тебя детей по стране, а то и по миру разбросано? Ненавижу!!! Даже не узнал меня!.. Предатель!.. А я, дурра, все мечтала!.. Все надеялась на чудо! Дура! Дура конченная! Чудес на свете не бывает! В жизни сплошная проза! Без поэзии! Без высоких чувств! Без…без… без… Жизнь — не книга!.. Не узнал, ну и не надо! Все что не делается — делается к лучшему! Без тебя жили, без тебя и дальше проживем!..»