Анна Субботина - На пороге зимы

— Не первый, разумеется, — отмахнулся Ардерик. — Я знаю, я не зря расспрашивал местных. Но пусть посмотрят.

Он поднялся и обвёл глазами лагерь. В середине, на утоптанной площадке, складывали огромный костёр. Из кухни вытаскивали стол и скамьи, готовясь к празднику.

— Как норовистый конь, значит, — пробормотал сотник. — Объезжать лошадей я умею. Ладно. Тащите столы, пока светло! Готовьте факелы и фонари! Пусть вся округа увидит, как мы празднуем!

— Да продлятся дни Императора! — барон Эслинг высоко поднял оправленный в серебро рог, осушил одним долгим глотком, и виночерпий немедленно наполнил сосуд снова. — Да пошлют нам боги полные закрома и на следующий год!

В этом году на праздник не дождались гостей ни из Бор-Линге, что было ожидаемо, ни из дальних поселений. В Эслинге собрались только свои — те, кто жил в замке и ближайшей округе. Но этого хватило, чтобы в вечно стылой и гулкой зале стало жарко и шумно. Зимний Перелом принёс с собой запах хвои, смолы и душистых курений. Зал был убран ветвями сосны и остролиста, перевитыми цветными лентами, и освещён сотнями свечей и фонарей. Тускло блестели развешанные по стенам щиты. За хозяйскими креслами от потолка до пола спускались два знамени — с гербами Империи и баронского рода Эслингов. Пламя играло на драгоценном шитье и самоцветах, вышитый на знамени девиз «На благо Севера» горел жарким золотом. Окна тоже были увиты остролистом, чтобы никакое зло не проникло в замок в самую тёмную ночь, когда лесной и подземный народ пляшет под луной. Только в этом году угроза с пустоши ощущалась как никогда явственно, и глупо было надеяться, что её остановят колючие ветви.

Стол ломился от лучших яств. На огромных блюдах красовались просоленные и копчёные в ароматном дыму свиные окорока — память о древнем обычае приносить годовые клятвы на жертвенной кабаньей голове. Лоснились спины лососей, исходили паром горшки с запечёными овощами и мясом. Томлёный со сливками горох таял во рту, жареные гусиные окорока блестели от жира, а колбасы нельзя было проткнуть ножом без того, чтобы не брызнуло пряным соком. В серебряных мисках в медовой воде плавали дольки яблок и персиков. Хлеб с имбирём и кардамоном по столичному рецепту удался пышным и воздушным, а для тех, кто привык к простой и сытной пище, подали лепёшки с тмином, чесноком и перцем.

В канун Зимнего Перелома за один стол с бароном садились все: управляющие, егеря, конюхи, кузнецы, прачки, скотники. Угощение должно было быть богатым, но простым, чтобы есть без опаски и церемоний, и ещё следовало подать что-то необычное, по-настоящему праздничное. В этом году такой диковинкой стали жареные лебеди с баронских прудов, начинённые ягодами и яблоками, толчёными с мёдом. Пока они дожидались своей очереди в кухонной печи, а на столе сменяли друг друга солёные и копчёные рыбины, жареное и запечёное мясо, творог с солью и зеленью, мёдом и ягодами…

Элеонора с тонкой улыбкой наблюдала, как блюда пустели одно за другим, как из кухни выносили новые и новые угощения и заново наполняли кувшины. Приехав на Север, она не сразу привыкла к этой расточительности: ведь на пороге долгой зимы следовало беречь припасы. А потом оценила упорство, с которым северяне год за годом бросали вызов тьме и холоду, закатывая пир в самую длинную ночь. Она так и не смогла почувствовать себя своей на торжествах, где славословия короне сплетались с клятвами давно забытым богам. На всём, что делали местные, словно бы лежал отпечаток глубокой древности. То, как они передавали друг другу блюда, как подставляли под сидр и вино длинные козьи рога, которые каждый раз приносили с собой, не глядя на поставленные на стол кубки, — всё это напоминало ритуал, за которым Элеонора наблюдала, как за редкой диковинкой. Впрочем, странный северный народ принял её, полюбил и признал своей госпожой, а большего и не требовалось.

— Да пребудет на наших землях мир, — Эслинг в третий раз поднял рог. Пили молча, обмениваясь беглыми понимающими взглядами. Лагерь на пустоши не давал забыть, что имперские воины твёрдо намерены сдвинуть границу к Ледяному морю, и мало кто не догадывался, что жители побережья не уступят ни пяди. Но вот уже полтора месяца всё было тихо, а барон, как обычно, поднимал рог за мир. Над праздничным столом сгущалось робкое, невысказанное, но оттого не менее осязаемое: а может, обойдётся?

Блюда пустели и снова наполнялись, но Элеонора почти не ощущала вкуса. Резное кресло, набитое конским волосом и обтянутое шёлком, казалось жёстким, как камень. После встречи с Ардериком праздничные хлопоты поглотили её целиком, и неоткуда было узнать, удалось ли перехватить обоз и что теперь творится в лагере. Элеонору отчаянно тянуло на башню. О том, чтобы надолго бросить гостей, не могло быть и речи, но, если под благовидным предлогом подойти к окну, будет хотя бы видно, зажгли ли воины праздничный костёр. В конце концов, здесь не церемонный столичный приём, почему бы хозяйке и не отлучиться ненадолго из-за стола?..

Она сделала движение, чтобы подняться, но широкая ладонь Эслинга сомкнулась на её тонком запястье. Элеонора обдала мужа ледяным взглядом, но он не ослабил хватку. Лишь процедил сквозь зубы:

— Сиди.

Элеонора попыталась вырваться и едва сдержалась, чтобы не охнуть от боли — её руку будто стиснули железные обручи.

— Думаешь, я не вижу, как ты каждое утро бегаешь на башню? — прошептал барон, обдавая её густым запахом лука и вина. — Скоро в округе начнут говорить, будто для хозяйки Эслинге лагерь чужаков дороже собственного дома. Не хватало ещё, чтобы ты при всех пялилась в окно.

— Не там заботишься о своей чести, — холодно проронила Элеонора. — Не позорь меня и себя!

— Будьте скромнее, баронесса, — жарко выдохнул барон и разжал пальцы. На нежной коже остался отпечаток от плетёного браслета. Элеонора быстро окинула взглядом залу, осторожно сгибая и разгибая запястье. Никто не заметил размолвки, а если кто и увидел, как хозяин держал жену за руку и шептал ей на ухо, то не подумал дурного.

Элеонора пригубила вино, радуясь, что широкие рукава скрывают дрожь пальцев. Вздёрнула подбородок, стараясь не смотреть в сторону окон. Передёрнула плечами от того, как сопел рядом Эслинг. Что же происходит на пустоши? А в Бор-Линге? Неужели на побережье так же безмятежно празднуют?

— Мы хорошо потрудились в этом году, и боги отблагодарили нас богатым урожаем и надоями, — Эслинг снова поднялся, и Элеонора встала рядом с ним с неизменной улыбкой, ловя восхищённые взгляды. — Но мы бы не справились без тех, кто обрабатывал эти земли задолго до нас. Они расчистили лес под поля, которые мы возделываем, проложили дороги, которыми мы ходим, удобрили пастбища. Воздадим же хвалу нашим предкам, ушедшим и здравствующим!