Анна Субботина - На пороге зимы

— Сиди, чего ты? Защитник нашёлся! Никто ж в угол не тащит. Убудет от неё, что ли?

Бригитта высвободилась под дружный хохот и пошла с кувшином дальше. Верен как будто впервые увидел жаркие взгляды, скользившие по её рукам, нежной шее, груди, туго обтянутой корсажем… Бригитта держалась прямо, но напряжённая спина и крепко сжатые губы выдавали, что она всё замечает.

— Можно подумать, сам никогда не щупал девок по трактирам, — буркнул Ардерик. — Запал на неё или как?

Верен покачал головой.

— Ну и правильно. Такие красотки не для нас с тобой. Поди, дочка какого-нибудь обедневшего барона. Серебра за душой меньше, чем у тебя, зато спеси… ещё жениться на ней потом… Попроще найдём. А баронских да графских дочек лучше за милю обходить. И вообще нечего нам лезть в дела знати. Они чего-нибудь не поделят, а нам разгребать.

Метнул взгляд в сторону баронессы и помрачнел.

Верен всё же поймал Бригитту за локоть, когда она снова проходила мимо:

— Если баронесса потребует… ну… чтобы ты… с гостями там… Приходи к нам, что ли…

Бригитта насмешливо фыркнула и выдернула руку. Верен проклял своё косноязычие: ясно, что она подумала, надо было сперва прикинуть, что говорить… Нет, прав был Рик: такая красавица не для него. И хорошо — без того хватало забот.

Он снова принялся рассматривать зал. Бригитту больше никто не обижал, а Грета, тонкая, темноволосая, в винного цвета платье, смеялась шуткам и умело уворачивалась от объятий и шлепков. Сколько раз Верен сам не упускал случая потискать трактирную красотку — да что там, не позже как на Зимнем Переломе обнимал девчонку и даже имени не спросил… И слова не сказал, когда сразу после него она пошла к другому — понятно было, что на всех девок не хватит, надо делиться. Север ломал его, заставлял задаваться вопросами, которые раньше и в голову не приходили.

— Надо было добить их вчера!

— Облить стены маслом и поджечь, как они жгли солеварни!

— Заодно поглядели бы, что ярче — пламя или Шейнова башка!

Военачальники Лиама и Северного Предела перекрикивались через стол, навалившись грудью на опустевшие миски. Тенрик давно перестал поднимать рог и сидел молча, опустив глаза, как провинившийся школяр. Элеонора зябко передёрнула плечами. Она мёрзла в открытом платье, но положение было слишком серьёзным, чтобы отказываться от привычного оружия. Она оставила наплечники и пояс с кинжалом, но кольчугу сняла. Теперь вырез тёмно-синего платья и шнуровка рукавов открывали ровно столько, чтобы приковать к себе взгляды мужчин и не оскорбить хвалёную северную добродетель. От одной мысли, что придётся выгораживать Тенрика, Элеонору трясло больше, чем от холода. Но закон был неумолим — женщина носит титул до тех пор, пока жив хоть один мужчина в роду, а значит, Тенрик должен жить.

Вкус вина не изменился, и жареное мясо по-прежнему возбуждало аппетит — впрочем, было слишком рано, чтобы что-то почувствовать. Близость с Ардериком случилась в самые правильные дни, но тело пока никак не заявляло о новой жизни, как ни вслушивалась Элеонора в ощущения. Значит, Тенрик должен жить.

Элеонора не сомневалась, что с северными соседями удастся договорится. Конечно, одной улыбкой и низким вырезом дело не решить, придётся делиться лесами и пастбищами, весной выписать из Империи хороших лошадей и оружие, а ещё отстроить эти клятые солеварни! Элеонора мысленно застонала — предстояло столько расходов… Зато лиамцы на какое-то время успокоятся, и сведения о предательстве Тенрика не уйдут в столицу.

Вернее, не ушли бы, если бы столица сама не явилась на Север.

Элеонора повернулась к Олларду:

— Надеюсь, утром вы хотя бы получили удовольствие от здешних видов. Ужасно обидно упустить победу.

— Да, — кивнул Оллард. — Но вчера люди слишком устали и замёрзли, чтобы идти на приступ. Полагаю, вам уже рассказали, как мы две недели наслаждались красотами местных лесов, размышляя, как подобраться к замку незамеченными?

— Я с радостью послушаю эту историю ещё раз, — улыбнулась Элеонора.

Послушать не удалось. Посуда на столе вздрогнула — лиамский военачальник, раскрасневшийся от вина и пива, орал на Тенрика, ударяя кулаком по дубовым доскам, а Грета ловко, привычно выхватывала из-под его рук миски и ножи.

— Четыре марки убытка! — ревел лиамец. — Четыре! Кто заплатит нам за солеварни? Восемь мер отборного леса, а сколько железа ушло на жаровни?! Какого рожна ты сам не затребовал в столице столько народа, чтобы размазать братца, как слизня по листу?

Эслинг сидел молча, только желваки ходили на скулах.

— Вы и правда выбрали несколько самоуверенную стратегию, — заметил Оллард. Эслинг поднял голову:

— Я, верно, должен поблагодарить за то, что вы своей властью созвали северные войска.

— Созвал? Зачем же. Я здесь с дипломатическим поручением и лишь поинтересовался, долго ли уважаемые господа собираются ждать.

— А я, — ввернул лиамец, — сказал, что мы давно собрали людей и ждём, когда рыжая лисица явится к нам!

— Ждали они! — рявкнул кто-то середины стола. — Мы бились, а вы ждали, чтобы прийти на готовое и наложить лапы на наше добро!

В глубине зала завязалась потасовка; драчунов окатили водой, растащили, толкнули в самый конец стола… Элеонора вздохнула и снова повернулась к Олларду:

— Простите наши порядки. Вы говорили, что прибыли с дипломатическим поручением?

— Да. Императора беспокоит медленное освоение восточных земель. Он подозревает, что они находятся в составе Империи исключительно формально.

— Вы храбрый человек, маркграф Оллард, раз решились приехать сюда, да ещё в разгар зимы.

— Ерунда. Лекарь советовал мне переменить обстановку после смерти дочери, и это удачно совпало с нуждами его величества.

— Какое несчастье! Сочувствую вашему горю. Я помню Агнет совсем крошкой, она была очаровательной девочкой. При первой же возможности я напишу вашей супруге.

— Не стоит. Она тоже скончалась. Несколько лет назад, так что с соболезнованиями вы опоздали.

— О… Я не знала.

— Не удивительно — вы же не были близки. Никогда не понимал, зачем делать любое изменение численности семьи достоянием общественности.

— Должно быть, печально потерять ребёнка, — вдруг встрял Ардерик. Элеонора почти забыла о нём: сотник больше молчал, изредка перекидываясь парой слов с оруженосцем. — Что же, у вас больше не осталось детей?

— Вас правда это заботит?

— Просто хотел высказать сочувствие, — пожал плечами Ардерик и приподнял кубок в знак извинений. Оллард ответил холодным кивком и перевёл взгляд на щиты, украшавшие простенки между окнами.

Элеонора послала Ардерику суровый взгляд и выпрямилась, чуть прогнув спину, чтобы вышитая золотом парча плотнее обтянула грудь. Маркграф Оллард оставался для неё столь же чужим, как двадцать лет назад. По его бледному лицу и спокойным движениям рук не удавалось прочесть ровным счётом ничего. Его не интересовали местные новости, обсуждать с ним имперские сплетни тоже оказалось безуспешным. А ещё он смотрел Элеоноре исключительно в глаза, а не в вырез платья — пожалуй, единственный из трёх с лишним сотен мужчин, собравшихся здесь. Это было странно. Непривычно.