Анна Субботина - Приключения тюремного лекаря

И немедленно запели, засвистели стрелы.

Выйдя на стену, Март услышал от взбудораженных стражников, как было дело. Взбешённый Варрион сперва хотел зарубить обманщика прямо в камере, но затем решил, что казнь должна видеть вся крепость. Выволок его на уступ и уже занёс меч, как снова передумал. Оставил пленника под охраной двух стражников и пошёл за отнятым у него солнечным клинком.

Стражники одними глазами указали пленнику на воду. Одним движением ресниц пояснили, что не стоит бояться лучников в башне. Арант также беззвучно поблагодарил, дождался стратега, выхватил у него свой меч и, прежде чем лаконец опомнился, прыгнул в воду. Полетели стрелы, но беглец уже скрылся в бирюзовой глубине, и теперь один Морской Хозяин ведал, удалось ему спастись или нет. Стратег рвал и метал, но винить было некого — сам выпустил добычу из рук.

Аранта искали до темноты. Ну как — искали. Прошлись на лодках, не особо заглядывая под берега. Пару раз нырнули в бухте под уступом. Пленник исчез бесследно, а вместе с ним и диковинный меч.

Назавтра Март тоже поехал искать беглеца. Ему не сиделось на месте. Вернувшись с бесполезных поисков, он всё толкался по коридорам, дважды зашёл в камеру, где помещался пленник, а вечером долго сидел на кухне, раскуривая одну трубку за другой.

Больше они со стражниками ни словом не обмолвились о происшедшем. И не поминали пленника вслух — целых два года.

А через два года Лаконскую крепость осадило несметное, невиданное войско.

Сперва дозорные донесли, что в окрестных водах появились чужеземные корабли. Не робкие торговые суда, которые лаконцы играючи пускали на дно, а боевые, да какие! Длинные, каждый человек на тридцать, под широкими полосатыми парусами и с яркими щитами на бортах. Самые зоркие разглядели рослых беловолосых воинов и быстро опознали в них северян-верингов.

Вёл войско большой корабль с резной змеиной мордой на высоком форштевне. У форштевня, небрежно облокотившись на крутой борт, стоял воин в диковинном золотистом доспехе, и солнце играло на чудесной броне, словно в насмешку над Варрионом.

Суда расположились вне досягаемости стрел, охватив остров неплотным полукольцом. Нечего было и думать о вылазке за топливом и едой. Дважды лаконцы попытались вывести лёгкую неприметную лодочку, и оба раза она вернулась с бортами, сплошь утыканными стрелами. В пищу пошли вяленые рыба и козлятина, а в очагах вместо дров запылали сушёные козьи катышки.

Крепость готовилась к осаде. Лодки и снасти с причала затащили во двор. Ворота заперли тяжёлыми брусьями и завалили камнями. Стражники вытаскивали из кладовых связки стрел, осматривали щиты, вострили мечи и копья. Острый запах плавящейся смолы, смешанный с горьким дымом, проникал во все уголки, им пропахло всё: одежда, еда, даже тряпки для перевязок.

Затем на севере показались ещё паруса, и по мере того, как они приближались, защитников крепости охватывало гнетущее предчувствие. Никогда ещё здешние воды не качали на своих волнах столь многочисленного войска! Рядом с северными кораблями бросали якоря пузатые суда силлионцев и узконосые толнедрийские галеры. Позади шли неповоротливые зерновозы, гружёные припасами и оружием.

Спустя пять дней с юга подошли халифские суда и замкнули кольцо вокруг острова. Жрецы в святилище срывали голоса, пытаясь вымолить у богов чудо. Но боги, как всегда, были на стороне сильнейших.

Крепость атаковали с рассветом. Лаконцы защищались отчаянно, сверху на нападавших дождём сыпались стрелы, копья, увесистые камни, лилась кипящая смола, но на месте одного погибшего или раненого вставали десять других.

Март работал без передышки: выдёргивал стрелы, промывал и перевязывал раны, облегчал боль и снова отправлял воинов на стену, с мрачной обречённостью считая потери. Он забыл, когда в последний раз ел и отдыхал. Не хватало чистых тряпок, некого было послать за кипятком для настоев, и неотвратимо таял запас чудотворных снадобий. Победители сложат песни о воинах, что встретили их на крепостной стене, расскажут потомкам об их отваге и воинском искусстве, но один Март будет знать, каково было сражаться на самом последнем и страшном рубеже. Только он не успеет никому рассказать.

В разгар битвы никто не приметил, как трое возились под крепостной стеной, там, где в скале была глубокая щель. Коротко протрубил рог, и нападавшие бегом отступили к кораблям. Люди в крепости едва перевели дух, как между камней пробежала искра, и стена со страшным грохотом треснула и осела, утопив крепость в белой пыли.

Нападавшие хлынули в проём. Первым в город ворвался высокий воин в золотом доспехе.

Март стоял с обнажённым мечом около раненых и наблюдал, как пришлый военачальник бьётся внизу со стратегом. Два клинка взлетали и скрещивались, весело отражая солнечные лучи. Арант двигался легко и стремительно, и, глядя на него, Март любовался своей работой. По всему видно, что ловкое тело не стянули грубые рубцы, словно и не было в жизни молодого воина мрачного подземелья, беспощадных плетей и жидкого олова. Будет жить, будет хвалиться перед девчонками тонкими белыми метками, срывать жаркие поцелуи… Клинок стратега блеснул в последний раз и полетел по ступеням каменной лестницы. Март ожидал, что следом покатится стратегова голова, но победитель лишь дал знак связать своего мучителя и отвести на корабль. А сам пошёл по опустевшему ярусу, помахивая солнечным мечом и по-хозяйски оглядываясь по сторонам.

Лаконская крепость пала. Торговый путь между Севером и Югом был восстановлен.

Март с двумя десятками стражников сдался в плен без боя. Победители поклялись сохранить им жизнь и честь и не обманули. Около месяца их продержали близ силлионской столицы, после чего отпустили на все четыре стороны.

Стратег Варрион неделю подметал у своего бывшего пленника двор, а после был найден в сточной канаве с лаконским ножом в спине. Убийцу не искали.

Шли годы с падения Лаконской крепости, а в силлионских трактирах всё провозглашали здравицы в честь кунга Сигверта — так звали спасённого Мартом пленника. Сперва Март думал остаться при нём, но кунг так и не позвал, а гордый лекарь не пожелал навязываться. К тому же за восемь лет, проведённых в Лаконике, он окончательно отвык от столичного шума и толчеи. Его новым пристанищем стал портовый городок к северу от столицы.

Народ здесь жил простой: мастера гончарного дела. В каждом дворе стоял гончарный круг, а портовые прилавки ломились от искусно вылепленных и расписанных кувшинов, блюд и горшков. Каждая улица хранила свой секрет приготовления глиняной смеси. Одни сыпали в сырую глину мелкотолчёный песок, другие — резаные птичьи перья, третьи — жжёный камень. Одни обжигали непременно на ореховых дровах, другие на акации, третьи не жалели денег на привозные дубовые. На базаре каждый нахваливал свою посуду, утверждая, что у соседа и глина дурная, и краски, и обжиг… Словом, обычный городок, не хуже и не лучше десятков других, лепившихся к силлионскому берегу. Пять десятков глинобитных домиков под соломенными крышами. Кто побогаче — у тех дома каменные и кровли медные. Оливковые и апельсиновые деревья тянут тяжёлые ветви через низкие заборчики прямо на улицу. Узкие улочки ныряют вверх-вниз между выбеленных домиков. И море — безбрежное, бирюзовое, несущее к гостеприимным берегам паруса всех размеров и цветов.