Гильермо Дель Торо - Форма воды

Та единственная ночь, когда она вынуждена идти через город бок о бок с существом, оказывается ночью столь лютого разгула стихии, что улицы и площади пусты. Беглые автомобили прячутся на парковках, водители надеются дождаться ослабления шторма, достойные жалости одиночки кроются на остановках или под козырьками магазинов, в ужасе наблюдают, как вода захлестывает их ботинки.

Тротуары непроходимы, и Элиса с Джайлсом идут по единственной доступной тропе, по центру проезжей части, существо между ними, его жабры раскрыты навстречу дождю.

Она едва бредет, словно промокший халат весит тонны; художник же, несмотря на возраст, неутомим. Но они двигаются недостаточно быстро, тот, кто вломился в «Аркейд синема», может догнать их.

Элиза бросает взгляд назад, ожидая услышать хруст, с которым разрушенный «Кадиллак» покатится за ними, словно танк, или увидеть, как Ричард Стрикланд пойдет через струи дождя.

И уста его снова выплюнут: «Клянусь, я смог бы сделать так, что ты запищишь. Совсем чуть-чуть, а?»

Если не Стрикланд, то какой-нибудь добрый гражданин ринется помогать, а это ничуть не лучше. Элиза лихорадочно оглядывается, мокрые волосы бьют ее по плечам. Требуется второе чудо: машина с ключами зажигания или маниакальный водитель автобуса, не сошедший с маршрута.

Элиза сигнализирует Джайлсу «слишком медленно».

Он не смотрит, и она тянется мимо существа, шевелит пальцами перед лицом художника. Тот хлопает ее по руке, но не в ответ, это лишь попытка привлечь внимание. Джайлс останавливается, существо кренится в сторону, и Элиза едва не опрокидывается с каблуков.

Им нельзя останавливаться, нельзя!

Она гневно смотрит на Джайлса, но тот таращится на бордюр, глаза расширены. Справа от них темная масса собирается в сточной канаве, грязь, поднятая из затопленной канализации.

Но масса движется, плывет через лужи, карабкается по тротуару.

Элиза понимает, что это, и вздрагивает: крысы, огромное количество крыс! Издалека доносятся испуганные крики, зверьки дерутся друг с другом, розовые хвосты дергаются, их поток разливается по дороге словно гудрон, сырые тушки блестят в свете фонарей.

Элиза смотрит влево, и там то же самое – волна из грызунов.

Джайлс хватает ее за руку, и она задерживает дыхание, поскольку крысы берут их в кольцо. Но останавливаются, словно их держит невидимый барьер, сохраняя дистанцию в пять футов, черные глаза вытаращены, носы дергаются.

Их сотни, тысячи, они будто ждут сигнала.

– Должен признаться, моя дорогая, – говорит Джайлс. – Я не знаю, что делать.

Существо шевелится под сырым одеялом, огромная, украшенная когтями рука поднимается, и хотя его тело содрогается в попытках справиться с дыханием, рука не дрожит. Она делает мягкое, оглаживающее движение, благословение, дождь собирается в покрытой чешуйками ладони.

Поле намокших грызунов волнуется, по нему пробегает дрожь, от одного маленького тела к другому, и необычный скрежещущий звук добавляется к барабанной дроби ливня.

Тысячи маленьких лап, понимает Элиза, скребут по мостовой!

Она встряхивает головой, убирая воду с лица, и понимает, что глаза ее не обманули. Крысы расступаются, оставляют дорожку, по которой можно пройти без труда! Существо роняет руку, и повисает мертвым грузом, так что Элиза и Джайлс должны напрячь все силы, чтобы устоять на ногах.

– О то не ночь, что годится для человека или зверя! – голос Джайлса подрагивает. – Уильям Клод Филдс, – он сглатывает, кивает. – Но вместе мы дойдем. Вперед, в бой.

Расплавленные слезы обжигают лицо Стрикланда, и так опаленное паром «Кэдди».

О нет, ему не стать более человеком, изменение проникло в самую его сердцевину, опустошило прошлое, уничтожило бесцельную жизнь.

Пути обратно нет, как бы он о нем ни мечтал.

Обезьяны кричат, и он делает то, что они говорят, заставляет себя посмотреть на Deus Brânquia.

Холст и краски, ничего более.

Он встает, ищет равновесие. Да, правильно. Если надо, он оторвет все пальцы. Руку целиком, голову, что угодно, только чтобы доказать себе: в нем течет кровь, он настоящий, в отличие от твари на рисунке.

Стрикланд возвращается в коридор, заполненный оглушающим шумом дождя. Направляется ко второй двери – лучше экономить пули: нескольких пинков хватает, чтобы он оказался внутри.

Это хуже, чем нераспакованные коробки Лэйни.

Грязная дыра, в которой может жить только паразит. Это и есть Элиза Эспозито.

Он должен был понять в то мгновение, когда негритянка сказала, что Элиза выросла в сиротском приюте. Никто никогда не мог и не сможет захотеть такую женщину.

Вонь приводит его в захламленную спальню.

Стена над кроватью украшена туфлями, и многие, к собственному стыду, он узнает. Член Стрикланда реагирует, и он хочет оторвать его точно так же, как оторвал пальцы. Может быть, позже, когда он вернется, чтобы понаблюдать за тем, как горит все здание.

Запах Deus Brânquia силен здесь.

Стрикланд торопится в ванную, видит, что все там засыпано сверкающими чешуйками, а крохотные освежители воздуха для автомобилей покрывают каждый дюйм стен.

Что здесь произошло? Начавшие формироваться догадки вызывают отвращение.

Стрикланд возвращается в гостиную, все плывет перед его глазами – их здесь нет, Образец неким образом забрали. «Беретта» тяжелеет в руке, она тянет его вправо, вправо, по кругу, затем еще раз, и еще.

Он вращается.

Мусор того мира, в котором жила Элиза, та женщина, которую он однажды хотел, размывается в полосы гнусного коричневого цвета. В них мелькает нечто яркое, белое. Поначалу – слишком быстро, чтобы он осознал, но он прижимает пистолет к столу, пытаясь прекратить вращение.

Календарь. Перечеркнутая сегодняшняя дата. Надпись.

«ПОЛНОЧЬ, ДОКИ».

Стрикланд проверяет часы, висящие над столом: еще нет двенадцати, время есть. Есть время, чтобы прекратить вращаться, если он хочет бежать по прямой линии, как надо.

Он хватает телефонную трубку, набирает пальцем, который выглядит точно лапка насекомого, длинным и уродливым рядом с короткими братьями. Флеминг отвечает. Стрикланд пытается сказать, что группу захвата нужно перенацелить, отправить всех из «Оккама» в доки.

Он не может понять, справился ли. Голос звучит так, словно принадлежит не ему:

– ххххххххх ххххххххххх хххххх ххххх ххххх! Ххххх хххххх хххх! Хххх хххх!

Крыс они заметили первыми лишь потому, что их значительно больше, чем остальных. К моменту, как под ногами оказалась дамба, затуманенные глаза Элизы распознали и других обитателей Балтимора, затесавшихся в живую волну, хищники и жертвы рядом, под дланью межвидового перемирия, заключенного сегодня у нее в ванной.