Максим Бочковский - Нераскрываемые преступления

Усмехнулся.

«Обезьяны. Неужели всё в этом деле будет упираться в обезьян»?

Тут зазвонил телефон.

— Идиот у аппарата, — заявил Томченко.

— Здравствуйте! Умный подполковник Гиреев говорит. Приезжайте, тут ваш гамадрил девку трахнул.

— Чего? — рявкнул Сергей, приложив трубку к другому уху.

— Вступил в половое сношение с человеческой особью женского пола, — пояснил собеседник.

— Хорошо. То есть плохо. Где вы, чёрт возьми?

— В отделении. Записывайте адрес.

Заглянув в кабинет подполковника милиции, Томченко увидел сидящую за столом девочку лет шестнадцати-семнадцати. Глаза её плотно обмотаны окровавленным бинтом.

«Слепая, — понял Сергей. — Причём ослепла недавно, судя по неловкому повороту головы на звук открываемый двери».

Гиреев жестом попросил следователя из Москвы подождать секунду за дверью. Томченко кивнул и удалился.

Скоро подполковник появился, поманив его пальцем. Сергей поднялся и прошёл за ним. После просторного кабинета Артемьева, к которому он привык, этот показался ему собачей конурой. Следователь даже испугался, на миг представив, что Гиреев способен читать мысли. Если подполковник в этом походит на него, то за нелестное высказывание о рабочем месте может горло перегрызть. Но, а вообще, чего бояться, если это и вправду халупа даже по сравнению с кабинетами Московских подполковников, у которых Томченко часто бывал по работе. С другой стороны, сейчас он припомнил один случай: заместитель Генерального прокурора однажды зашёл в его, Сергея, кабинет по делу. Они обговорили все детали и, уходя, Артемьев бросил через плечо: «Слушай, друг, как ты здесь работаешь? Тут же не развернуться?» Так что — кто к чему привык. Возможно для Гиреева, это помещение с маленьким столом и ущербным гербом за спиной, самое лучшее в мире. И так оно и должно быть, конечно.

Томченко присел рядом с потерпевшей. Та вся дрожала. Он с неодобрением посмотрел на подполковника, мол: «Как вы её допрашивали? Она вам кто — обвиняемая?». Хозяин кабинета пожал плечами: «Ничего такого я не делал. Я же вам не вампир».

— Здравствуй, — ласковым тоном начал Сергей.

— Здравствуйте.

Кажется, у него получилось. По крайней мере, бедняжка расслабилась. Надо бы закрепить успех. Томченко взял её за руку.

— Ты можешь говорить?

— Да, могу.

— Что произошло? Ты видела, кто это сделал?

— Нет. Осколки от разбитого стекла…

Девочка снова сжалась в комок.

— Понятно, — кивнул Сергей.

— Мы с моим парнем… были, а потом…

— Понятно, — повторил Томченко и встал. — Думаю, допрос окончен. Вы отвезёте её?

Не успел Гиреев ничего ответить, как Катя вдруг вскочила.

— А можете вы это сделать? Пожалуйста!

Подполковник отвернулся и краем глаза увидел, как недобро взглянул на него следователь из Москвы.

Серебристая шестёрка остановилась возле одноэтажного дома по виду явно состоятельного хозяина. Почему-то Томченко пришла в голову старая песня группы «Песняры»:

Видимо свободная ассоциация. По крайней мере, резного палисада здесь не наблюдалось.

Сергей заглушил двигатель, и собрался помочь Кате выйти. Однако девочка отвела поданную ей руку. Он понял — грядёт разговор. Очень важный разговор. Потерпевшая молчала. Томченко не торопил. Он терпеливо ждал, откинувшись на водительском месте.

— Вы работаете с ним? — шепнула она.

Сергей понял — речь идёт о Гирееве. Кивнул.

— Он страшный человек!

— Почему ты так решила? — тоже переходя на шепот, спросил он.

— Ему надо, чтобы я ничего не говорила… об этом… ну…

— Об изнасиловании?

— Он говорил, что мне придётся делать, чтобы доказать… как он сказал… Факт. Что я буду раздеваться перед комиссией какой-то. Меня будут осматривать… А меня будут осматривать?

Сергей сглотнул. Он не слышал собеседницу. Его куда больше озаботило странное поведение подполковника. Всё больше и больше складывалось впечатление, что тот бойкотирует расследование. Кажется, Катя истолковала его молчание по-своему. Кивнула и потянулась к ручке двери.

В этот момент из дома выбежал разъярённый мужчина. Было видно, что он разъярён по тому, как оттолкнул от себя женщину, выбежавшую следом.

— О-па-па, — проговорил Томченко, глядя на происходящие.

— А? Что? — не поняла девочка — Что происходит?

— К нам спешит недовольный родитель.

— Чёрт!

Видимо, она слишком хорошо знала нрав отца, поскольку закрыла уши и опрокинула голову на колени. Невольно напрягся и Сергей.

Рывком распахнулась дверь.

— Вылезай!

Приказ прозвучал резко и грубо. Приказ домашнего тирана.

«Новые русские, чтоб их…»

Томченко выскочил из машины.

— Она не может! Не видите?

— А это что ещё за хрен на ножках?

— Попридержите язык! Я же могу арестовать вас за оскорбление должностного лица, находящегося при исполнении обязанностей.

Это заставило папочку немного успокоиться.

— Вы хоть знаете, что ваша дочь была… Стала свидетельницей убийства и сама, как видите, пострадала?

Мама тихо плакала в сторонке.

«Она знала», — понял Сергей. — «А вот он…»

— Знаю, — огрызнулся хозяин дома, — она рассказала.

Он мотнул головой в сторону жены.

— Когда её привезли, меня не было.

— А кто привёз?

Мужчина пожал массивными плечами.

— Люди какие-то, — отозвалась жена. — Знаете, в костюмах чёрных. В очках. Я таких раньше только в кино видела.

— Они сказали что-нибудь?

— Нет, привезли и уехали. Потом я всё от неё узнала, как дело было, и в милицию привела.

— Вот именно, не посоветовавшись! Не нужен мне подобный скандал. Знаешь, как он отразится на…

Он говорил ещё что-то, но Томченко его уже не слышал. Глубокая задумчивость непроизвольно овладела следователем прокуратуры.

Он знал это состояние. Как будто уносишься куда-то далеко. Ни звуков, ни людей рядом с ним уже нет. Точнее, люди есть, но они уже не здесь. Или он не там. В общем, неконкретные бесформенные силуэты, как на замедленной съёмке, проходят мимо него или стоят, разговаривают или ругаются. Но всё это лениво неторопливо, так, как будто Сергей Томченко находится в неком ином мире, где время течёт иначе. Вдруг, он почувствовал, что тишина начала давить ему на уши. Так глубоко в свои мысли Сергей редко погружался. Мир начал напоминать детский рисунок, начерченный разноцветными мелками на чёрной школьной доске. Это уже не дом, это очертания дома, прозрачные насквозь. Под ногами не дорога. Проекция. Всё глубже и глубже. Линии, из которых здесь состоял весь мир, окрасились в красный цвет. Томченко охватил страх. Он пытался выбраться наружу, продираясь сквозь толщу непроглядной тьмы. И скоро ему это удалось. Сначала линии, а затем и весь мир, вернул себе обыденные цвета.