Александр Белоткач - Наследники Лои

Над головой висела полная луна. Сегодня она выглядела необычно. Казалось там, среди ущелий сверкают непонятные вспышки. Обер-лейтенант несколько раз сморгнул, принимая все за усталость зрения, но это не помогло. Он долго вглядывался в яркий диск, наконец, когда шея затекла, а на глаза навернулись слезы, махнул рукой на странные огни, и отправился в свою палатку. Совсем скоро здесь будет настоящая мясорубка. Нужно поспать хоть пару часов.

— Все, хлопцы, перекур! — Сержант Алехин, в изнеможении прислонился к штабелю снарядных ящиков, отер пот со лба, затем едва переставляя ноги, отошел в сторону, и кряхтя по-стариковски уселся в траву рядом с взопревшими бойцами. За сегодня, это был четвертый грузовик. Гимнастерка прилипла к спине, кололо в боку, скрипел на зубах вездесущий песок. Сержант достал кисет, попытался свернуть цигарку, но руки так дрожали, что он, ругнувшись вполголоса, запихнул его обратно в карман. Ночной ветерок обдувал мокрое лицо. Страшно хотелось пить. Его бойцы, раскинув руки, дыша, как загнанные лошади, валялись в пыльной траве. Сил на привычные шуточки не было, лишь чей-то голос бормотал неразборчиво: — Забери меня мама, забери на рассвете. В мое милое детство, навсегда забери…

«Да, — размышлял сержант, — Мало кто из этих тощих, измученных голодом парней, доживет до завтрашнего вечера». Судя по всему, с рассветом немец начнет штурм. Скопившиеся за ближайшим леском танки раскатают их батарею за полчаса. Он отлично знал, как это бывает. Их полк отступал, уже давно, с самой осени, и Алехин, тогда еще простой боец, своими глазами впервые увидел, как тяжелые монстры с легкостью преодолевают противотанковые заграждения, врываются на позиции, крушат бетонные дзоты. Как из-за прямого попадания в соседнее орудие, кровавыми ошметками разлетаются вчерашние друзья. Как встает дыбом земля, опрокидывая многотонное орудие, будто игрушечное. Как умирают на твоих руках те, кто еще утром делил с тобой краюху черного хлеба. Наверное, именно от того, Алехин, уходивший на фронт двадцатилетним весельчаком с густой черной шевелюрой, походил сейчас на пятидесятилетнего Саныча из тылового обоза. Такой же обветренный, с таким же суровым взглядом карих глаз, и совершенно белой головой.

Он кряхтя поднялся. Прохладный воздух резанул забитые махорочным угаром легкие, закружилась голова, острыми молоточками простучало в затылке. Шатаясь, будто после кружки отвратного спирта, коим их потчевали перед боем, сержант побрел к землянке. Их орудие располагалось на ближайшем холме. Позиция была оборудована по всем правилам, однако был один серьезный недостаток. Подъехать ближе, чем на тридцать метров, грузовик не мог. Холм с тылу защищали рвы и буераки. Так что, его парням предстояло еще перенести все эти ящики наверх.

Он спустился в сырую землянку, на ощупь отыскал звякнувшее ведро, и поплелся к журчавшему невдалеке ручью. Посылать салаг из пополнения, прибывших из голодных северных городов, не стоило. Бедняги и без того на ногах не держались. Прошел по узенькой тропке, присел, осторожно, стараясь не поднимать со дна муть, зачерпнул, напился. Вода была ледяная. Перехватило дух, свело скулы, но вместо облегчения бросило в жар. На лбу выступила испарина, по спине снова заструились холодные ручейки. Сержант поставил ведро у ног, распрямил натруженную спину и вздохнул полной грудью. Вокруг было тихо, только перекликались между собой сверчки, да где-то в камышах попискивала пичуга. Ему вдруг стало так хорошо и привольно, что громыхающая, который месяц война, показалась чьей-то глупой фантазией. В маленьком прудике, ниже ручья отражалась луна, серебристым облаком светился одинокий тополь. «Красота! Такой ночью с девками по площади фланировать, а не ящиками хребты ломать. Эх! Где там сейчас моя Катюша? Наверное, давно спит».

Он отер рукавом пот со лба, наклонился за ведром, и тут, что-то в лунном отражении озадачило. Черная вода вспыхивала разноцветными искрами, окружая светящийся диск странным ореолом. — Ёш твою гильзу! Что за чудеса? — пробормотал сержант, запрокинув голову. На небе творилось нечто странное. Ничего подобного он раньше не видел. «Интересно, чтобы это могло значить?»

А утром, когда из-за пригорка показались черные приземистые тени немецких танков, на небе, взошло сразу четыре солнца. Одно, обжигающее и горячее, выползало откуда-то слева, а другие три, ярко-оранжевые сияющие странным светом, повисли прямо над огромным лугом. Именно здесь через несколько минут должна начаться кровавая бойня.

Если кто и обратил на это внимание, думать, а тем более обсуждать увиденное, времени не было. Прозвучала команда «к бою!», первые снаряды вошли в стальную утробу, сыто лязгнули затворы, и два десятка тяжелых орудий страшным грохотом разорвали утреннюю тишину. В ответ, с той стороны прилетело несколько пристрелочных. Опытный немец сразу вычислил русские позиции.

«Да, — подумал Алехин, стряхивая с плеч комья сырой земли, — Долго мы здесь не протянем». — Заряжай! — Послышалось от соседних орудий, — Бронебойным! Давай ребята! Под башню ему! Огонь!

Думать было некогда. Следующим выстрелом их могут разнести в клочья. — Заряжай! — Тоже скомандовал он, — Бронебойным! Серега, — глянул он на своего наводчика, — Цель в гусеницу! Лобовую все равно не прошибем! Огонь!

Ахнуло. Тяжелая туша орудия прыгнула назад. Источая отвратное кислое зловоние, на траву покатилась горячая гильза. — Заряжай! — Снова надсадно заорал сержант, — Бронебойным!

Отсюда с холма было отлично видно, как напротив из-за пригорка выползли три огромных гусеничных монстра, и шустро покатили прямо на их позицию. Слева и справа появлялись все новые машины. Вскоре во все стороны, куда хватало глаз, виднелась ровная шеренга тяжелых немецких танков, славящихся на весь мир своей неуязвимостью. То и дело на лобовых бронеплитах вспыхивали искры попаданий, но гиганты ничего не замечая, перли вперед.

— Огонь! — Проорал почти оглохший сержант. Совсем рядом вспучилась земля, позицию в очередной раз накрыло горячими комьями земли. «Это пристрелочные, сейчас пойдет картечь». И точно, у подножия холма, прямо перед позицией, рвануло. По щитку забарабанили осколки, что-то горячее пронеслось над головой, чья-то сильная рука сдвинула орудие на целый метр, едва не придавив заряжающих.

Обер-лейтенант Краузе, сидя в командирской башне, задумчиво барабанил пальцами по обрезиненным рычагам, когда по рации прозвучал кодированный приказ. Сыто взревел тысячесильный двигатель. Где-то внизу справа послышался монотонный голос. Его помощник опять молился перед боем. Обер-лейтенант был атеистом, но за время этого похода сильно поколебался в собственных убеждениях. Слишком много нерационального пришлось наблюдать за последние месяцы, потому и не укорял своих солдат за подобные вещи, но подсознательно даже радовался, когда Руди начинал свою заунывную песню. Кто знает, может именно поэтому их леопард был единственной машиной в бригаде, которая не получила ни одного серьезного повреждения. Танк еще раз взревел, выпуская клубы сизого дыма, и набирая скорость, пошел на русские позиции.