Дней Долгих - Новые боги: Дважды воскрешенный

— Я не отходил тебя палкой по тощим бокам лишь потому, что ты мой гость, а я — монах, — процедил я. — Ибо за такие кощунственные речи тебя следовало бы судить в застенках Инквизиции.

— Наверное, поэтому Венец и Сатан выбрали мне в спутники монаха, — ухмыльнулся Гарут. — Чтобы меня раньше времени не убили их же прислужники.

Он осмотрел свое обнаженное тело. Надо сказать, действительно, весьма худощавое и бледное.

— Сун.

С тихим шелестом поверх его кожи возникла бордовая рубашка. Ноги обтянули кожаные штаны и пара добротных сапог.

— Сун.

Талию обхватил широкий пояс с пустыми ножнами, грудь крест-накрест пересекли два ремня с петлями под разные походные мелочи.

— Сун.

По комнате прошелся легкий ветерок, взъерошив Гаруту волосы и выбив из них кучку пепла прямо на пол.

Рунная магия, узнал я. Самая «умная» магия из всех. Сила заклинаний зависела только от расчетов мага. Энергию можно накопить, а можно и позаимствовать. Рунный маг создает контур заклинания, пуская энергию по его узлам, запирая и заготавливая впрок. Хозяин плетения всегда держит наготове несколько таких вещей, особенно если маг боевой. Более простые контуры плелись опытными магами очень быстро… как я понял, Гарут был именно из таких. Особое место занимала так называемая «пусковая» руна, или «вербальная». В начале своего обучения рунный маг проводит несложный обряд, определяющий для него пусковую руну раз и навсегда. У моего гостя, как я понимаю, пусковой являлась руна «сун» — девятнадцатый символ рунного алфавита, отвечающий за путь или предназначение. При начертании обрядовых фигур на эту руну ставился камень, взятый с перекрестка двух дорог.

Современные маги изменили обряд определения пусковой руны и могли спускать плетение с цепи щелчком пальцев или кивком головы. Это требовало тренировок — движение нужно было воспроизвести с абсолютной точностью. Произнести руну было значительно легче.

— Я спать, — известил я своего ночного гостя. — А ты можешь устроиться на полу.

— Не горю желанием спать. Есть еще яблоки? Я их обожаю.

— Утром соберешь в саду хоть целый мешок. Нам в дорогу на рассвете. Сперва доедем до приграничного блок-поста, возьмем проводника — я обещал вычистить от орочьей скверны брошенную деревню. А дальше возьмем курс к горе.

— Договорились.

Но сон так и не шел. Гарут взял несколько книг с моей полки, зажег свечу и устроился за столом. А я все думал о Создателе. Впервые ко мне снизошел Сам Господь, ожила статуя, как в главном храме Оцилона, когда посмотреть на это чудо собираются сотни людей — тысяч не вместил бы центральный храмовый зал. Мне полагалось испытывать… наверное, благовейный трепет и восхищение? Радость? Не было во мне этого. Наверное, мои ожидания просто не совпали с действительностью. Так учит книга «О божественном и земном», написанная великим монахом-отшельником и мыслителем Карием Саминским. Карий был советником султана Хабата в Саминской Империи, которая пала после атаки адских тварей под командованием того, кто сидел в углу моей кельи за книгой и свечой.

И что мне делать теперь? Бросить все и уйти, оставив Гарута самого добывать себе блаженство в посмертии? А в том, что именно это обещал Господь грешной душе, я не сомневался. Недостойно монаха и настоятеля! Покорно идти по землям орков, пробираясь как шпион, пытаться проникнуть в обитель Хсаруса? Один не справлюсь, а с Гарутом-Убийцей нет никакого желания даже разговаривать. Подумать только, скольких он убил! Предал Свет! Купился на посулы Сатана! Сатан не дурак, сразу узрел слабину в его душе… Вряд ли Гарут силен верой после таких жизней. Он будет бороться только за себя, а не за меня или любого из богов. И это уже есть грех. Объясниться с ним? Попытаться спасти, разбудив в нем человечность, привести вновь к Свету, уговорить покаяться? Пфф. Из всех прихожан этот был бы самым негодным. Гарут-Убийца — и покается? Никто не в силах отпустить ему такие тяжкие грехи. Да и он все понимает, не станет смешить народ, не пойдет в воскресный день в храм, не встанет в очередь на отпущение грехов…

Да и братья меня в любом случае не поймут. Кстати, надо как-то незаметно вывести моего спутника из монастыря. А в пути — узнают ли его? Навряд ли. Мало кто остался в живых, кто помнит лицо Гратуана Смертоносца. По официальной версии, мы просто случайные спутники. А свою легенду пусть сам продумывает. Не менестрелями же притворяться.

— Светает, Дэш, — негромко сказал Гарут.

— Дэм, — поправил я. — Отец Дэм.

— Да хоть Мать Тереза. Поднимай свое туловище, пора на подвиги.

— Это у тебя подвиги, а у меня миссия, — поправил я его. — Святая и священная.

— О да, — осклабился мой гость. — Ты герой, а я твой спутник. Оруженосец, грум и телохранитель, да?

— Ну… — замялся я. По сути, он был прав. — Несколько грубовато прозвучало… Пойми, я же монах, я не могу отгонять разбойников, орков и трактирных хамов. Мое кредо — смиренность, кротость, прощение, проповедь, спасение души.

— Неплохо устроился, — хмыкнул Гарут. — А если я не согласен?

— То есть как? — удивился я. — Это же твое спасение!

— Я жив, магия при мне, заработаю исцелением болячек и серийным производством благовонных амулетов, куплю дом, заведу себе жену и буду жить спокойной жизнью…

— А Хсарус?

— А Хсарус может сидеть под своей горой и резаться в кости со своими орками хоть до пришествия Великой Зимы, которой орочье племя так боится.

Я ошарашенно молчал.

— Ну подумай сам, — пожал плечами Гарут. — Выполним задание и тебя возвысят в духовном плане. А я что?

— А что обещал тебе Господь? — осторожно спросил я.

— Перевоплощение по моему выбору. Мою душу без потери памяти поместят в любое тело. В смысле, Венец создаст оболочку и поместит туда меня. И буду жить, пока не умру.

— А что, для Светлых Небес слишком много грехов? — съехидничал я.

— Грехов хватает. Но в так называемый рай мне как-то не хочется.

— Почему?

— Ожидаемый вопрос от монаха… Был я на этих «небесах». Ничего там приятного нет. Плаваешь себе в пустоте и чувствуешь, как постепенно становишься частью мира… Безвольной и безликой частью.

— А Сатанова Яма? — Мне стало так интересно, что я заходил по комнате, между делом напяливая походный вариант рясы. Рубаха, плащ с капюшоном поверх и штаны на широких лямках — усовершенствование брата Руоза, которое было с радостью принято даже в Оцилоне, в том числе мастеровыми и стражниками.

— Примерно то же самое. Ты становишься куском угля, который медленно сгорает в кипящей лаве… Это очень больно, неприятно и к такому никогда не привыкнешь.

— Надо это записать… надо записать… — бормотал я, отыскивая бумагу в ящике стола.