Франсуа Делоне - Нельзя оставаться людьми

— Ага. А скажите, Вы бы сами взялись решать такую проблему? Подарить людям бессмертие?

Лектор на секунду задумался, бросив взгляд в потолок и сжав губы, потом заложил руки за спину и так же четко и уверенно ответил:

— Нет. Я не верю, что задача решаема. Поэтому мне кажется более правильным — потратить время, отпущенное мне, на более продуктивные дела. В моем лице Вы как раз наблюдаете феномен культурной глухоты. Но подчеркну, что с абстрактной точки зрения, если Вы возьметесь за эту проблему и решите ее, я буду несказанно рад… Какой у Вас был второй вопрос?

— Про эволюцию. Нужна ли нам эволюция.

— Ах, да. Эволюция. Давайте перефразируем. Допустим, мы катимся с горки на санях. Наше скольжение вниз — это эволюция. Нужно ли нам это скольжение, Вы спрашиваете? Так другого скольжения у нас нет. Чего Вы хотите? Остановить сани или ехать быстрее? Может быть свернуть или вообще повернуть назад в гору и двигаться против силы тяжести?

— Я хочу встать с саней и идти пешком, куда мне захочется.

— Это потребует значительно больших усилий, чем просто сидеть в санях и смотреть по сторонам. Есть ли у Вас ноги, чтобы эти ноги ходили вместо эволюции? Ведь чем эволюция прекрасна — это метод решения любой задачи. Очень мощный метод. Она не решает уравнение, как делает инженер, не пытается прогнозировать будущее, она действует в настоящем. Причем как! Она просто разбрасывает во все стороны пробники. И какой-то пробник попадает в хорошую, правильную точку. Если бы речь шла об охоте, то инженер в утку стреляет пулей, а эволюция стреляет дробью сразу во все стороны. Инженер экономен, а эволюция расточительна. Инженер может неправильно прицелиться, не попасть куда он хочет. А эволюция вообще не целится и попадает: залп! и утка сбита. И так она решает любую задачу. Пока речь не заходит о ценности человеческой жизни, которую эволюция использует в качестве пробника, в качестве дробинки, эволюцией можно только восхищаться. Вам, чтобы встать с саней эволюции и идти самостоятельно нужно научиться очень хорошо целиться, Вы должны научиться решать такие задачи, которые человек не в силах решить. Я говорю сейчас в частности о генетике. Мы хорошо справляемся с одноклеточными, но предугадать по ДНК каким будет многоклеточный организм мы не можем — слишком сложная задача, очень много факторов как внутренних, так и внешних. Это во-первых. А во-вторых, эволюция это объективный процесс, это движение по законам природы. Законы природы не остановить.

— Но мы же научились летать. Хотя эволюция не дала нам крыльев. Мы сделали самолеты.

— Верно. Мы кое-что можем. Но я бы не стал говорить, что мы побороли эволюцию. Никуда она не делась. Она медленна и потому незаметна — вот это нам не нравится, мы хотим быстро. В этом смысле я согласен — ждать, пока эволюция нам что-то подарит, мы не хотим. И если мы можем, то мы и ускоряем наши сани, и поворачиваем их. Но мы мало можем.

Лектор взглянул на часы, потом на чайник.

— Однако мне пора. Рад, если оказался полезным. Всего доброго.

Он быстро кивнул, схватил свою куртку и вышел, не дожидаясь, когда с ним попрощаются в ответ.

Сергей смачно откусил яблоко и с иронией спросил:

— Ну как? Пообщался с генетиками? Или еще хочешь?

— Ничего себе он тараторит, — промаргиваясь, как после кинотеатра, пришибленно сказал Даута и сел обратно за стол. — Они все такие?

— Почти, — усмехнувшись, ответил Сергей. — Мне раньше казалось, что они красуются так. Типа, посмотрите, какой я умный. А сейчас понял, они живут там, в облаках своих.

— Очень познавательная беседа, — сказал Даута, глядя перед собой и сжимая кулаки. — Серега, как думаешь, почему до сих пор бессмертие никто не придумал?

— Да нет решения, потому что.

— А если есть?

— А если и есть, то не поднять это одному, Вова. Всё, что один человек решить может, то уже все давно решено.

— Один, говоришь, человек?! Объединились бы, ученые-то. Что мешает?

Сергей посмотрел на брата, как на неразумное дитя.

— Никто ни с кем объединяться не станет. Тут конкурируют. Бьются за финансирование и очки втирают, будто наукой заняты.

— Деньги, значит, пилите… лжеученые…

— О, нет, — Серега улыбнулся. — Это не лженаука. Это псевдонаука. Внешне всё прилично, формальности соблюдаются.

Даута поднял взгляд на Сергея и язвительно произнес:

— Да тут целая градация обманов.

— Конечно, — усмехнувшись, сказал Сергей. — Есть еще квазинаука.

— Да ну вас, — Даута махнул рукой. — Ясно в целом, ученые сами бессмертие не придумают.

Он попрощался с Лурасеевым и поехал домой. Уже темнело. Сумасшедший выдался день. «Ничего себе, послушался маму — сходил в церковь», — думал Даута, сжимая руль и погружаясь в себя всё глубже. Припарковав машину, он подошел к парадному ходу, остановился у скамейки и достал пачку с сигаретами. Оставалась половина. Посмотрев на нее угрюмо в последний раз, он сжал кисть. Пачка ломалась с ехидным хрустом, будто намекая, что сначала все так делают, а назавтра опять бегут за новой. «Нет-нет, пачка», — мысленно ответил Даута и аккуратно опустил ее в могильную тьму мусорной урны.

Дома ждал ужин. За столом родители осторожно поглядывали на тихого, задумчивого сына. А сын глубоко и равномерно дышал, механично жевал, смотрел в одну точку неподвижным взглядом и невпопад отвечал на робкие вопросы.

В Дауте вызревала решительная, непоколебимая уверенность в том, чему именно он посвятит свою жизнь. Он делал осознанный и окончательный выбор, как распорядиться своей жизнью. Больные обломки романтических крылышек отвалились, спина выровнялась, а в груди поселилось пламя. Оно набрало силу и ровно гудело, часто потрескивая маленькими злыми молниями, рассыпая искры. Настолько ощутимое пламя, что казалось, при выдохе сам воздух изгибался от жара. Даута будет жить для бессмертия.

Он лег в кровать и уставился в потолок, прокручивая в голове сегодняшний день. Когда глаза уже слипались, в тумане сна прошелестела последняя мысль: «…Отец Тритий Лаврентьев… Утром погуглю».

Работала на скорой одна врачиха, Фрида Владимировна. За спиной шушукались, что у нее «черный глаз». Никто из фельдшеров не хотел попадать в ее бригаду. Если попадали, то всеми правдами и неправдами пытались убежать. Место фельдшера в бригаде Фриды Владимировны частенько пустовало.

Когда Даута только пришел работать на скорую, первую неделю к Фриде Владимировне его не назначали. Всех до него назначали, а его — нет. За это коллеги в шутку окрестили Дауту везунчиком. Он в глупые сказки, конечно, не верил и хмыкал в ответ. Тем более, что глаза у Фриды Владимировны — голубые. Сама красавица. И стройная, и моложавая. С людьми приветлива и даже ласкова.