Дэн Симмонс - Троя

— Трус он, — отзывается Менелай.

— Ты же знаешь, что это не так. В этой безумной войне и не было большего храбреца, чем Гектор, сын Приама. Он просто горюет.

— О ком это? — усмехается мужчина. — Себя пожалел? Ибо его часы уже сочтены. — Тут он обводит широким жестом безбрежную армию греков, нападающих сразу со всех сторон.

Красавица поднимает глаза.

— Муж мой, ты полагаешь, атака завершится успехом? По-моему, ахейцам не хватает слаженности. Да и осадных орудий что-то не видно.

— Может, и так, — бормочет сын Атрея. — Может, брат и впрямь поторопился: уж больно много лишней суматохи. Но это ничего, не выйдет сегодня — завтра получится. Город обречен.

— Похоже, ты прав, — шепчет Елена. — Хотя ведь это не новость, верно? Нет, Гектор сокрушается не о себе, мой благородный супруг. Он скорбит об убитом сыне Скамандрии, а еще о том, что прекратилась война с богами — его единственная надежда на возмездие.

— Дурацкая затея, — ворчит Менелай. — Олимпийцы давно истребили бы кратковечных с лица Земли, раз уж им ничего не стоило похитить наших родных, оставшихся дома.

— Так ты поверил Агамемнону? — шелестит голос дочери Зевса. — Думаешь, все исчезли?

— Я верю словам Посейдона, Афины и Геры, а боги возвестили брату, что вернут наши семьи, друзей и рабов и всех остальных, как только Илион запылает от наших факелов.

— Разве даже бессмертные способны сотворить подобное, муж мой, — очистить этот мир от людей?

— Значит, способны, — произносит мужчина. — Брат не умеет лгать. А боги сказали ему, что это их рук дело, и вот пожалуйста! Наши города пусты. Я успел потолковать с остальными, кто был в том плавании. Все наши имения, все дома на Пелопоннесе… Ш-ш-ш! Кто-то идет. — Он поднимается, разбрасывает угли ногой, толкает Елену в черные сумерки у разбитой стены и замирает у выхода на винтовую лестницу, приготовив обнаженный клинок.

Слышится шорох сандалий по ступеням.

Человек, которого Ада ни разу не видела: одетый в доспехи и плащ ахейского пехотинца, но только более хилый и кроткий с виду, чем любой из героев туринской драмы, выступает с круто оборвавшейся лестницы на открытую площадку.

Прянув на чужака и выкрутив ему руки, Менелай прижимает лезвие к шее напуганного пришельца, готовясь единым взмахом отворить ему яремную вену.

— Нет! — восклицает Елена.

Брат Агамемнона замирает.

— Это мой друг, Хок-эн-беа-уиии.

Еще мгновение мышцы лица и предплечья грека продолжают сокращаться: мужчина словно по-прежнему хочет перерезать горло хлипкому противнику, но потом вырывает вражеский меч из ножен и бросает его в сторону. И, швырнув доходягу на пол, чуть ли не нависает над ним.

— Хокенберри? Сын Дуэйна? — рычит Менелай. — Ты часто попадался мне в обществе Ахиллеса и Гектора. Это ты явился вместе с дурацкими машинами…

«Странное имя, — недоумевает Ада. — Сколько следила за туринской драмой, никогда такого не слышала».

— Да нет же, — говорит пришелец, потирая шею и поцарапанное голое колено. — Я был здесь годами, но только никому не показывался на глаза, покуда не разразилась битва с богами.

— Ты приятель этого урода Пелида! — рявкает брат Агамемнона. — И вдобавок пресмыкаешься перед моим заклятым врагом Гектором, чей последний час уже скоро наступит. И твой тоже…

— Нет! — снова кричит Елена и, сделав шаг вперед, перехватывает руку разъяренного грека. — Хок-эн-беа-уиии любимец богов и мой друг. Это он рассказал мне о башне. Помнишь, как он переносил быстроногого, куда пожелает, путешествуя подобно бессмертным при помощи чудесного медальона?

— Помню, — кривится Атрид. — Друг Ахиллеса и Гектора — мне не товарищ. Этот парень раскрыл наше убежище и теперь проболтается. Смерть ему.

— Нет, супруг мой, — вот уже в третий раз повторяет дочь Зевса. Какими крохотными выглядят ее белые пальчики, обхватившие волосатое предплечье мужа, покрытое густым загаром! — Хок-эн-беа-уиии — это ответ на все наши беды.

Менелай сердито сверкает глазами, ничего не понимая.

Красавица указывает на сражение у стен. Лучники посылают сотни — тысячи — смертоносных залпов. Растерянные греки то устремляются на городские укрепления с осадными лестницами, то вновь, теряя товарищей, отступают под перекрестным градом стрел.

Последние из троянских защитников за стенами яростно бьются на своей стороне частоколов и рвов — ахейские колесницы сшибаются друг с другом, дерево разлетается в щепки, а кони кричат от боли в ночи, когда острые колья пронзают их взмыленные бока, и даже бессмертные покровители и покровительницы осаждающих — Афина, Гера и Посейдон — пятятся под неистовой ответной атакой главных противников — Ареса и Аполлона. Серебролукий осыпает фиолетовыми энергетическими стрелами как аргивян, так и их божественных союзников; люди и кони валятся наземь, точно молодые деревца под топором дровосека.

— Я не понял, — рычит Менелай, — что проку от этого полудохлого ублюдка? У него даже меч не заточен!

Не отпуская руки супруга, Елена грациозно преклоняет колено и поднимает увесистый золотой медальон, висящий на шее Хокенберри на толстой золотой цепочке.

— Возлюбленный муж, он может в одно мгновение перенести нас обоих на сторону твоего брата. Это наша единственная надежда выбраться из Илиона.

Сын Атрея недобро щурится: кажется, до него доходит.

— Ну-ка подвинься, жена. Сейчас я перережу ему глотку, и волшебный медальон будет наш.

— Эта штука работает лишь на меня, — глухо произносит поверженный. — Даже моравеки со всей их премудрой техникой не сумели создать копию или просто извлечь какую-то пользу из оригинала. Квит-медальон настроен только на мою ДНК и волны моего мозга.

— Что правда, то правда, — сдавленно шепчет Елена. — Вот почему и Гектор, и Ахиллес держали Хок-эн-беа-уиии за руку, когда хотели чудесным образом перенестись куда-нибудь вместе с ним.

— Вставай, — роняет рыжеволосый грек.

Схолиаст поднимается. Менелай не так уж высок по сравнению со своим венценосным братом, не столь широк в груди, как Одиссей или Аякс, но рядом с хилым и в то же время пузатым ученым его массивный, мускулистый торс выглядит воистину божественно.

— Давай утащи нас отсюда, — велит ахеец. — Желаю оказаться с женой на берегу, в ставке брата.

Хокенберри качает головой.

— Я и сам вот уже несколько месяцев не прибегаю к помощи медальона, о сын Атрея, после того, как моравеки раскрыли один секрет. Дело в том, что бессмертные способны выследить меня в Планковом пространстве в матрице Калаби-Яу… Проще говоря, в той пустоте, где они сами путешествуют. Я обманул богов и теперь буду непременно убит, если вздумаю снова квитироваться.

Менелай ухмыляется. Потом поднимает клинок и тычет им прямо в живот противника, так что сквозь ткань выступает кровь.