Дэн Симмонс - Троя

Маленький европеец кивает.

— Ты ведь знал, что сын Лаэрта здесь, на «Королеве»? Он уже навещал тебя?

— Нет, мы еще не виделись. Но первичный интегратор Астиг-Че упоминал… Боюсь, этот парень меня убьет.

— Убьет? — изумляется Манмут.

— Ты забыл, как использовал меня, чтобы похитить ахейца? Это ведь я наплел о тайном послании Пенелопы, соловьем разливался про ствол оливы, на котором зиждилось их брачное ложе в родной Итаке. А стоило заманить героя к шершню… цап! Меп Эхуу вырубает его и грузит на борт. Я бы на месте Одиссея затаил обиду против некоего Томаса Хокенберри.

«Вырубает», — повторяет про себя моравек, обрадовавшись незнакомому английскому слову. Роется в банках памяти, находит новинку — к его удивлению, это не непристойность, — и откладывает для себя про запас.

— Извини, кажется, я поставил тебя в опасное положение.

Европеец прикидывает, не сказать ли о том, что во время неразберихи по случаю исчезновения Дыры Орфу передал ему по личному лучу повеление первичных интеграторов — затащить Лаэртида на «Королеву Мэб», но потом спохватывается. Профессор филологии Томас Хокенберри родился в эпоху, когда отговорка «я только исполнял приказ» раз и навсегда вышла из моды.

— Я потолкую с Одиссеем… — начинает Манмут.

Мужчина качает головой, и губы его снова трогает улыбка.

— Рано или поздно мы все равно встретимся. Пока же Астиг-Че приставил ко мне охранника-роквека.

— А я-то думал, зачем это моравеку Пояса торчать у дверей палаты, — произносит европеец.

Хокенберри касается золотого медальона, блестящего в открытом вороте больничной пижамы.

— Если совсем прижмет, я просто квитируюсь прочь.

— В самом деле? — переспрашивает Манмут. — А куда? Олимп стал «горячей точкой», Илион тоже наверняка пылает.

Хокенберри серьезнеет.

— М-да. Вот загвоздка. Впрочем, я всегда могу поискать своего товарища Найтенгельзера там, где оставил, — в Индиане тысячного года до нашей эры.

— Индиана… — эхом вторит собеседник. — Какой Земли?

Схолиаст потирает грудь в том самом месте, откуда семьюдесятью двумя часами ранее Ретроград Синопессен извлек его сердце.

— Какой Земли? Странно звучит, согласись.

— Да уж, — кивает Манмут. — Подозреваю, нам нужно привыкнуть мыслить по-новому. Твой друг Найтенгельзер остался на планете, откуда ты перенесся. На Земле Илиона, как мы ее называем. А «Королева Мэб» направляется к небесному телу, где миновало три тысячи лет с тех пор, как ты впервые жил и… м-м-м…

— Умер, — заканчивает Хокенберри. — Не беспокойся, я свыкся с этой идеей. Уже принимаю спокойно… ну, почти.

— Любопытно, как ты отчетливо сумел вообразить машинное отделение корабля после того, как получил удар кинжалом, — замечает моравек. — Судя по тому, в каком состоянии тебя нашли, медальон был активирован почти в бессознательном состоянии.

Схолиаст качает головой.

— Не помню, чтобы я трогал медальон или что-то воображал.

— Ну а что последнее запомнилось?

— Женщина, застывшая прямо надо мной с выражением ужаса на лице, — отвечает человек. — Высокая, бледная, с черными волосами.

— Елена?

Мужчина еще раз мотает головой.

— Она уже ушла к тому времени. Нет, эта дама просто… возникла там.

— Одна из Троянок?

— Нет. На ней была… странная одежда. Что-то вроде туники с юбкой… Больше похоже на женский наряд из моего времени, чем на все, что я видел в Илионе и на Олимпе последние десять лет, но все-таки не то… — Он растерянно умолкает.

— Может, померещилось? — спрашивает Манмут.

Ни к чему продолжать, и так очевидно: когда прекрасная Елена вонзила клинок в сердце жертвы, кровь устремилась наружу, а значит, отхлынула от мозга.

— Могло… но не померещилось. Видишь ли, глядя в ее глаза, я испытал необъяснимое чувство…

— Да?

— Не знаю, как описать. — Хокенберри морщит лоб. — Уверенность, что мы снова встретимся где-то еще. Где-то очень далеко от Илиона.

Европеец погружается в размышления. Некоторое время оба — человек и моравек — сидят и спокойно молчат. Приглушенные удары «больших пистонов» — грохот, сотрясающий весь корабль каждые полминуты, за которым следуют воспринимаемые скорее кожей, чем слухом, вздохи и шипение цилиндров, — стали уже привычным фоновым шумом, как и слабые шорохи вентиляционной системы.

— Манмут, — произносит мужчина, касаясь груди через распахнутую пижаму. — Знаешь, почему я отказывался лететь вместе с вами на Землю?

Европеец мотает головой. Моравеку известно, что Хокенберри видит собственное отражение на черной полированной зрительной панели в передней части его красного металлического черепа.

— Я слишком хорошо разобрался в «Королеве Мэб» и разгадал ваши подлинные намерения.

— Первичные интеграторы и не скрывали наших целей, — недоумевает Манмут. — Разве не так?

Схолиаст улыбается.

— Нет. Конечно, я услышал от них часть правды, но далеко не все. Если уж вам понадобилась экспедиция на Землю, к чему было создавать гигантского, неповоротливого урода? Шестьдесят пять военных космических кораблей, кружащих по марсианской орбите или снующих между Красной планетой и Поясом астероидов, — разве этого недостаточно?

— Шестьдесят пять? — переспрашивает моравек. Так много? Он и понятия не имел о количестве летавших вокруг посудин, одни из которых не превышали размером обычных шершней, другие же запросто могли вернуться на Юпитер с очень тяжелыми грузами, если потребуется. — Откуда у доктора Хокенберри такие точные данные?

— Центурион-лидер Меп Эхуу обмолвился как-то раз, когда мы еще сражались на Земле Илиона. Правда, он оказался не очень-то разговорчив, когда я стал интересоваться кораблями: все-таки это воин, а не специалист по космотехнике… Но кое-что было понятно: все прочие летательные аппараты работали на термоядерной или ионной энергии. А это покруче атомных бомбочек в банках.

— Да-а-а… — соглашается Манмут.

Он тоже не слишком разбирается в космическом транспорте — посудина, доставившая их с Орфу на Марс, представляла собою пестрый винегрет из солнечных парусов и одноразовых термоядерных двигателей, запущенный в Солнечную систему при помощи созданного моравеками требуше в виде ускорительных «ножниц», ответвления которых производили более двух триллионов ватт энергии. И все-таки даже он, простой капитан европейской подлодки, понимает: «Королева Мэб» чересчур жалка и громоздка для объявленной цели полета. Манмут уже догадывается, куда клонит собеседник, однако не уверен, что желает это услышать.

— Каждые тридцать секунд — по одной атомной бомбе, — глухо продолжает человек. — За кораблем величиной с Эмпайр-Стейт-Билдинг, как изволили подчеркнуть Орфу и первичные интеграторы. Мало того, «Королева» не обладает невидимостью в отличие от самого захудалого шершня. Итак, что мы имеем? Громадную штуковину с ярким… как вы это называете?.. альбедо [59] отражательная способность. … и хвостом из атомных вспышек, прекрасно заметным с Земли задолго до прибытия на орбиту… черт, готов поспорить, нас и теперь уже видно невооруженным глазом.