Дэн Симмонс - Троя

— А ты уверен, что люди старого образца — настоящие «старомодные» люди, ваши недоделанные, неусовершенствованные предки — владели всем этим добром?

— Ну… я не знаю…

По правде сказать, он об этом и не задумывался.

— Нет, не владели, — бесстрастно изрек Просперо. — Вы — плод четырех тысяч лет генно-инженерных забав и нанотехнического монтажа. Как ты обнаружил «глотание»?

— Я просто прикидывал так и этак, тасовал воображаемые квадраты, круги, треугольники, пока не сработало.

— Это ты сказал Аде и остальным, — возразил маг. — Мне-то известно, что это неправда. Как было на самом деле?

— Я увидел код во сне, — признался Харман.

Столь непонятным, драгоценным переживанием он и впрямь ни с кем не делился.

— Да, грезу навеял сам Ариэль, когда иссякло наше терпение. — На тонких губах старика вновь заиграла усмешка. — Разве тебе не любопытно, сколько функций носит каждый «старомодный» в своей крови, в клетках тела и мозга?

— М-м-м… больше пяти? — предположил собеседник.

— Сотню, — промолвил Просперо. — Ровно сотню.

Мужчина порывисто шагнул к нему.

— Покажи!

Хозяин разрушенного орбитального острова покачал головой:

— Не могу. И не стал бы. Но ты обязательно все узнаешь по пути.

— Мы едем не в ту сторону, — заметил девяностодевятилетний.

— Что?

— Ты говорил, что Эйфелева дорога доставит нас к началу Атлантической Бреши, на европейское побережье, а вагон плывет на восток, прочь от Европы.

— У третьей башни повернем на север. А что, не терпится?

— Конечно.

— Напрасно торопишься, — обронил маг. — Обучение произойдет во время странствия, а не после. О, тебя ожидает преображение из преображений. И будь уверен, тебе бы вряд ли пришелся по вкусу короткий путь: над ущельями древнего Пакистана, через афганскую пустыню, к югу вдоль Средиземного Бассейна и над болотами Сахары.

— Почему? — поднял брови Харман.

Однажды в обществе Даэмана и Сейви он пролетел на восток над Атлантикой и упомянутыми топями Сахары, а потом пересек на вездеходе иссохшее дно Средиземного Бассейна. Места знакомые, чего бояться? К тому же мужчине было интересно посмотреть — до сих пор ли над Храмовой горой Иерусалима восходит к небу синий тахионовый луч, заключавший в себе, по словам Сейви, кодированную информацию обо всех ее современниках, живших четырнадцать веков назад.

— Калибано вырвались на свободу, — сообщил Просперо.

— Как, они покинули Бассейн?

— Говорю тебе, тварей уже ничто не держит. В мире начинается полный беспредел.

— Тогда куда же мы направляемся?

— Спокойствие, Харман из Ардиса, только спокойствие. Завтра пересечем горный хребет — пожалуй, эта часть путешествия покажется тебе особенно занимательной. Потом направимся в Азию, где ты, возможно, узришь творения великих покойников, и уж тогда — на запад, только на запад. А Брешь подождет.

— Слишком долго, — посетовал мужчина, расхаживая по комнате. — Слишком долго. Функции не работают, я даже не представляю, как там Ада. Мне нужно назад. Мне нужно вернуться домой.

— Ах вот оно что, тебя интересует: как дела у супруги? — без улыбки спросил маг и указал на красную полосу ткани, расстеленную на красной кушетке. — Возьми посмотри. Но лишь один раз.

Харман нахмурился, повертел повязку в руках.

— Туринская пелена? — Он с удивлением уставился на красную (а не рыжевато-коричневую, как обычно) ткань и странную вышивку из микросхем.

— Существует несметное множество туринских приемных устройств, — пояснил седовласый старец. — И столько же передатчиков информации, сколько людей на свете.

Возлюбленный Ады покачал головой.

— Мне сейчас не до Трои с Агамемноном. Я не в настроении развлекаться.

— Эта пелена не показывает историю Илиона, — произнес Просперо. — Из нее ты узнаешь судьбу своей милой. Попробуй.

Мужчина откинулся на кушетке, дрожащими руками расправил на лице алую ткань, коснулся вышивки на лбу и закрыл глаза.

«Королева Мэб» летела навстречу Земле, а следом тянулся хвост из ядерных вспышек: каждые полминуты корабль выстреливал по ядерной бомбе величиной с банку из-под «кока-колы», сила взрыва толкала буферную плиту обратно к корме тысячефутовой посудины, гигантские поршни и цилиндры в машинном отделении совершали возвратно-поступательные движения и выталкивали новый заряд.

Манмут наблюдал за происходящим по кормовому видеоканалу.

— Если кто-нибудь на Земле еще не догадывался о нашем приближении, то теперь уже знают все , — поделился он мыслями с Орфу по личному лучу.

Друзья как раз поднимались к носу корабля (а может, и опускались, учитывая завершающую фазу полета) на самом просторном лифте: впервые за время путешествия их обоих пригласили на мостик.

— По-моему, так и было задумано , — отозвался иониец.

— Похоже. Но не до такой же степени. Утонченнее нас только клизма. Это все равно что открыть в палате для желудочников платный клозет, все равно что…

— Ближе к делу. Куда ты клонишь? — пророкотал Орфу.

— Слишком уж это все нарочито , — буркнул маленький европеец. — Слишком броско. Слишком дорого… Дизайн корабля середины двадцатого века, я тебя умоляю! Ядерные бомбы, баночный завод «Кока-Кола» образца тысяча девятьсот пятьдесят девятого года…

— Ну и? — перебил его краб.

Прежде он бы направил на друга по меньшей мере несколько видеокамер и глаз на органических стебельках. К сожалению, их до сих пор не смогли заменить, ведь оптические нервы выгорели дотла.

— Так и тянет предположить, что вместе с нами летят не столь заметные корабли моравеков, использующие технологию невидимости , — передал Манмут.

— И у меня появлялись подобные догадки , — ответил иониец.

— Раньше ты об этом даже не заикался .

— Ты тоже , — напомнил Орфу.

— Интересно, почему молчат Астиг-Че и другие первичные интеграторы? — произнес капитан подлодки. — Уж мы-то имеем право знать, если летим во главе настоящего флота в качестве мишени-приманки.

Гигантский краб ответил инфразвуковыми раскатами, которые заменяли на личном луче пожатие плечами.

— А что изменилось бы? Когда Земля нанесет удар и пробьет нашу скромную силовую защиту, нам с тобой будет уже не до жалоб.

— Кстати о Земле: за эти полмесяца голос из орбитального города еще что-нибудь провещал?

Манмут говорил о мазерной передаче, направленной точно на «Королеву Мэб». Послание было более чем лаконично. «Доставьте ко мне Одиссея», — только и повторял женский голос, опять и опять в течение двадцати четырех часов, а затем так же резко умолк, как и включился.