Олдос Хаксли - Остров. Обезьяна и сущность. Гений и богиня

– Повернитесь, пожалуйста.

Передав остальные заплатки, девушка повинуется, и пока специалист по фартукам отходит, чтобы обслужить доктора Пула, другие два работают иглами до того усердно, что уже через полминуты Лула становится столь же недоступной сзади, сколь и спереди.

– Есть!

– Готово!

Портняжки из духовных расступаются; крупным планом – дело их рук: «нет», «нет». В кадре снова послушники: сплюнув в унисон, они дают тем самым выход своим чувствам и поворачиваются к дверям святилища:

– Следующая леди, пожалуйста.

С выражением крайнего уныния на лицах вперед выходят две неразлучные мулатки.

В кадре снова доктор Пул. В фартуке и с двухнедельной бородкой он подходит к ожидающей его Луле.

– Сюда, пожалуйста, – раздается пронзительный голос.

Они молча становятся в другую очередь. В ней несколько сотен людей покорно ожидают, когда им даст назначение старший помощник великого инквизитора, отвечающий за общественные работы. С тремя рогами, облаченный во внушительную занскую сутану, великий человек вместе с двумя двурогими служками сидит за большим столом, на котором стоят несколько картотечных шкафчиков, спасенных из конторы страховой компании «Провидение».

Двадцатисекундная монтажная композиция: Лула и доктор Пул в течение часа медленно приближаются к источнику власти. И вот наконец их очередь. Крупный план: специальный помощник великого инквизитора приказывает доктору Пулу явиться в развалины административного корпуса Университета Южной Калифорнии к директору по производству продуктов питания. Этот джентльмен позаботится о том, чтобы ботаник получил лабораторию, участок земли для опытов и до четырех человек для неквалифицированной работы.

– До четырех человек, – повторяет священнослужитель, – хотя обычно…

– Ох, разрешите, я пойду туда работать, – без спроса вмешивается Лула. – Прошу вас.

Специальный помощник великого инквизитора бросает на нее испепеляющий взгляд и поворачивается к служкам:

– А это еще что за юный сосуд Нечистого духа, скажите на милость?

Один из служек достает из картотеки карточку Лулы и сообщает необходимую информацию. Сосуд восемнадцати лет от роду, пока стерилен, есть сведения, что был замечен в связи в неположенное время с одним из печально известных «бешеных», который позже был ликвидирован при попытке сопротивления аресту. Однако вина указанного сосуда доказана не была, его поведение, в общем, удовлетворительно. В прошлом году упомянутый сосуд использовался на раскопке кладбищ, в следующий сезон должен быть использован так же.

– Но я хочу работать с Алфи, – возражает Лула.

– Ты, кажется, забываешь, что у нас демократия, – вмешивается первый служка.

– Демократия, – добавляет его коллега, – при которой каждый пролетарий пользуется неограниченной свободой.

– Подлинной свободой.

– Свободно исполняя волю пролетариата.

– A vox proletariatus, vox Diaboli [105].

– Тогда как, разумеется, vox Diaboli, vox Ecclesiae [106].

– А мы здесь как раз и представляем церковь.

– Так что сама понимаешь.

– Но я устала от кладбищ, – настаивает девушка. – Мне бы для разнообразия выкапывать что-нибудь живое.

Следует короткое молчание. Затем специальный помощник великого инквизитора наклоняется и, достав из-под стула весьма внушительную освященную воловью жилу, кладет ее перед собою на стол. Повернувшись к своим подчиненным, он произносит:

– Поправьте меня, если я ошибусь, но, насколько мне известно, всякому сосуду, отвергающему пролетарскую свободу, полагается двадцать пять ударов за каждый проступок такого рода.

Снова наступает молчание. Бедная Лула широко раскрытыми глазами смотрит на орудие наказания, затем отводит взгляд, пытается что-то сказать, с трудом сглатывает слюну и снова пробует раскрыть рот.

– Я не возражаю, – наконец выдавливает она. – Я действительно хочу свободы.

– Свободы отправляться раскапывать кладбища?

Девушка кивает.

– Достойный сосуд! – хвалит специальный помощник.

Лула поворачивается к доктору Пулу; несколько секунд они молча смотрят друг другу в глаза.

– До свидания, Алфи, – наконец шепчет она.

– До свидания, Лула.

Проходит еще несколько секунд, после чего девушка опускает глаза и уходит.

– А теперь, – обращается к доктору Пулу специальный помощник, – можно вернуться к делу. Как я уже говорил, в обычное время больше двух рабочих вам не дали бы. Я выражаюсь ясно?

Доктор Пул наклоняет голову.

Наплыв: лаборатория, в которой второкурсники Университета Южной Калифорнии изучали когда-то основы биологии. Оборудована лаборатория как обычно: раковины, столы, бунзеновские горелки, весы, клетки для мышей и морских свинок, аквариумы для головастиков. Однако все здесь покрыто толстым слоем пыли, на полу валяется с полдюжины скелетов с полуистлевшими остатками штанов, свитеров, нейлоновых чулок, бюстгальтеров и дешевых побрякушек.

Дверь отворяется; входит доктор Пул в сопровождении директора по производству продуктов питания – пожилого седобородого человека в домотканых штанах, стандартном фартуке и визитке, принадлежавшей когда-то какому-нибудь англичанину-дворецкому, служившему у администратора киностудии.

– Боюсь, тут немного грязно, – извиняющимся тоном говорит директор. – Но я сегодня же днем велю убрать эти кости, а завтра сосуды-поденщицы вытрут столы и вымоют пол.

– Конечно, конечно, – отвечает доктор Пул.

Наплыв: это же помещение неделю спустя.

Скелеты убраны, и попечением сосудов-поденщиц пол, стены и мебель почти чисты. У доктора Пула трое высокопоставленных посетителей. Архинаместник, с четырьмя рогами и в коричневом англонубийском одеянии Общества Молоха, сидит рядом с вождем, который облачен в сверкающий медалями мундир контр-адмирала военно-морского флота Соединенных Штатов, недавно извлеченный из могилы в Форест-Лоун. В почтительном отдалении и несколько сбоку от глав церкви и государства сидит директор по производству пищевых продуктов, все еще выряженный дворецким. Лицом к ним, в позе французского академика, готовящегося прочесть свое последнее творение кружку избранных и привилегированных слушателей, сидит доктор Пул.

– Можно начинать? – осведомляется он.

Главы церкви и государства смотрят друг на друга, затем поворачиваются к доктору Пулу и одновременно кивают.

– «Заметки об эрозии почв и патологии растений в Южной Калифорнии, – громко начинает доктор Пул. – С предварительным отчетом о положении сельского хозяйства и планом его будущего совершенствования. Подготовлено доктором наук Алфредом Пулом, адъюнктом кафедры ботаники Оклендского университета».

По мере того как он читает, в кадре появляется наплыв: склон у подножия гор Сан-Габриэль. Если не считать нескольких торчащих тут и там кактусов, это мертвая, искореженная земля, залитая солнцем. Склон изборожден сетью оврагов. Некоторые из них пока еще в начальной стадии эрозии, другие уже глубоко врезались в землю. Над одним из этих странной формы каньонов угрожающе нависает когда-то прочный дом, теперь уже частично обрушившийся. У подножия холма, на равнине, стоят мертвые каштаны наполовину в высохшей грязи, которая залила их в период дождей. За кадром слышится громкий, монотонный голос доктора Пула: