Алла Гореликова - Соло для саксофона

«Вроде того, — откликнулся Димка. — И, кажется, не только. Вот есть нам точно теперь не надо. Я кое с кем поговорить успел… побегал по городу, пока взрослые отношения выясняли. Знаешь, кажется, быть мерцающим — здорово!»

Виталька обнял тетю Таю, прижался… чужое счастье окатило меня теплой волной, и я подумал: как странно. Я такой же, как был. Так же думаю, то же чувствую. Так же радуюсь. Я стал мерцающим, да, но ведь я остался самим собой. И Димка. И, наверное, остальные. Какие ж мы Чужие? Можно спокойно жить дальше. И с чего такая паника? Неужели нельзя было сразу объясниться…

«Объясняли», — Димкин мысленный вздох меня удивил, я же просто думал, сам себе, не вслух… привыкай, Игорек, усмехнулась тетя Тая, теперь так и будет — что на уме, то на языке… и это, конечно, ужасно, потому что раньше слишком многое держалось на лжи, на больших и маленьких обманах… А люди чаще верят в плохое, чем в хорошее, продолжил Димка. Вот и вы, теть Тая, тоже.

Это что ж, и не соврешь теперь?!

Я сразу представил… ох, много чего я представил! От вечного маминого: «Сделал уроки?!» — и до Таньки из сорок первой квартиры. И вот тут я испугался!

Здорово быть мерцающим?! Ну уж нет! Ничего не вижу здоровского в том, что весь теперь как на ладони со всеми своими мыслями и секретами…

«Не только ты», — буркнул Виталька. Ага, очухался именинник… и сразу вспомнил о припрятанном стольнике. Конспиратор!..

«Да кому интересны ваши секреты, — усмехнулся Димка. — Зато контрольные писать как классно будет! А экзамены, прикиньте…»

Это было странно, ощущать чужие мысли. Мысли оказались совсем не похожи на слова. И состояли, в общем-то, не из слов… не только из слов.

Димкины мысли были яркими и звучали… «Джаз?» — спросил я. «Ага!»

А мысли тети Таи были тусклыми… не блеклыми, нет, а словно подернуты инеем… и горчили. Примерно так, как горчит конфета, которой заедаешь противную таблетку.

«Ма, а папа?» — спросил Виталик.

О-ёй… оказывается, мысли могут краснеть… странно, в который раз удивился я, а тетя Тая теперь другая. И как сразу не заметил? моложе, что ли… ну да! «Ой, да пусть валит! — тетя Тая полыхнула горькой обидой… нет, совсем не тетя Тая! Таечка — почти девчонка, с задорной короткой стрижкой, худенькая и ловкая… и очень-очень симпатичная! Странно, значит, в мыслях человек себя совсем другим ощущает… хотя, если подумать, как раз ничего странного. — Раньше первой на шею никому не вешалась, а уж теперь тем более не стану!»

«Они там, наверху, отношения выясняют, — объяснил Димка в ответ на мой, не выраженный словами, но вполне четкий вопрос. — Нам сюда не слышно, и слава богу. Та, что первой пришла, ну, от которой мы прятались… у нее с дядей Сашей роман был. Служебный. Только, тетя Тая, вы все равно зря плохому поверили, он вас больше любит. Я чувствую».

«И нечего лезть во взрослые дела», — машинально огрызнулась Таечка.

«Не будем», — Димкина улыбка звучала перезвоном ксилофона.

«Таечка, ну что ты, в самом деле», — Виталькин отец, ворвавшийся в подвал стремительной молнией, совсем не возражал, что трое пацанов оказались свидетелями взрослых дел.

«Па!»

«Подожди, сын! Тут, можно сказать, жизнь решается», — дядя Саша не стал больше ничего говорить. Он просто обнял Виталькину маму. Крепко-крепко. Ух ты… как здорово — когда тебя омывает, заливает, топит любовь! Пусть чужая — какая разница. Все равно…

Вот Виталька и успокоился, и даже, кажется, счастлив…

«Еще бы, — усмехнулся дядя Саша. — Между прочим, шли бы вы погулять».

Перезвон ксилофона на этот раз вышел звонким и заливистым. «Айда со мной, ребята, — все еще смеясь, предложил Димка. — Пробежимся до музыкальной школы, вы не представляете, как здорово бегается, когда солнечный денек! Пусть взрослые разбираются. А мне надо узнать, как будет с фестивалем. И все-таки сыграю вам „Соло“ на саксофоне! Теперь, кажется, совсем по другому можно играть».

Дяди Сашин «служебный роман» сидел на ступеньках, сжавшись в комок. Вот кому счастья не досталось… и наше хорошее настроение смылось в один миг волной ее горя, обиды и злости. Она-то дядю Сашу по-настоящему любила!

Виталька покраснел. Конечно, кому приятно об отце такое слышать — но самое-то обидное, что все правильно! Обманул мужик девчонку. И теперь он с женой балдеет, а она прикидывает, как мерцающему проще умереть…

И пройти мимо оказалось просто невозможно. Потому что когда у человека такая боль, а ты — мимо, то ты вовсе даже не человек получаешься. А самый что ни на есть распоследний подлец.

А она еще, дура, на жалость обиделась… как будто мы виноваты, что теперь и пожалеть молча не получается! Что сразу все знаем и о мыслях ее нехороших, и о том, как у них с дядей Сашей было… я, между прочим, и рад бы не знать! Оно мне надо?

Димка сел рядом с ней и достал из кармана губную гармошку.

«Тебя как зовут?»

От ответа я поморщился: мысль в два слоя звучала неприятно. «Тебе какое дело?» — со злостью и обидой, а уровнем ниже, очень-очень грустно: «Лена…»

Димка достал губную гармошку. «А я Дмитрий». И — соло для саксофона… кажется, эта мелодия въелась мне в мозги на всю жизнь!

«Ты славная, Лена. Красивая. И добрая. Я рад сыграть для тебя, Лена. Я хочу, чтобы тебе стало хорошо. Не хочу, чтобы ты думала, как умереть. Жить интересно, а теперь так и вовсе», — Димкины мысли вторят губной гармошке, сплетаются с мелодией, они тоже — как тот джаз, что он играет. Наверное, Димка все-таки очень хороший музыкант. А Лена слушает тихо-тихо… ее мысли тают, теряют ранящую остроту… и, странно, тоже начинают звучать. Губной гармошке тихо подыгрывает гитара.

© Copyright Гореликова Алла, 12/10/2006-17/02/2009.