Эрнст Гофман - Новеллы

— Каким глупцом был я, поверяя вам свою любовь! — воскликнул Эдмунд. — Теперь я вижу, что как раз вы, вы, от кого я ждал помощи советом и делом, что как раз вы, говорю я, нарочно действовали мне во вред и с коварным злорадством разбивали мои лучшие надежды.

— Потише, молодой человек, — остановил его Леонгард, — умерьте ваш пыл, будьте сдержаннее в выражениях, памятуя, что вы еще не дозрели, чтобы проникнуть в мои намерения, но ради вашей безумной любви я готов простить вам нелепый гнев.

— А что касается искусства, — продолжал Эдмунд, — то я не понимаю, почему обручение с Альбертиной может помешать мне отправиться в Рим и там изучать искусство, раз мои средства, как вы сами знаете, позволяют мне это? Я даже думал отправиться в Италию и прожить там целый год, но только уверившись, что Альбертина будет моей, а затем, обогащенный истинным пониманием искусства, вернуться домой и заключить в объятия мою невесту.

— Как, Эдмунд, — воскликнул золотых дел мастер, — это действительно было твоим серьезным намерением?

— Ну да, — ответил юноша. — Правда, сердце мое пылает любовью к ненаглядной моей Альбертине, но в то же время я всей душой стремлюсь на родину дорогого мне искусства.

— Можете ли вы дать мне честное слово, что, как только Альбертина станет вашей невестой, вы незамедлительно предпримете путешествие в Италию? — спросил золотых дел мастер.

— Ну конечно, — ответил юноша. — Я это твердо решил и не изменил бы своего решения, если бы свершилось то, на что сейчас я не смею надеяться.

— Тогда, Эдмунд, не унывай! — весело воскликнул Леонгард. — При таком серьезном образе мыслей ты добьешься своего и завоюешь любимую. Даю тебе слово, не пройдет и нескольких дней, как Альбертина станет твоей невестой. Положись на меня, я все улажу.

Глаза Эдмунда сияли радостью и восторгом. Загадочный золотых дел мастер поспешил уйти, оставив юношу погруженным в сладостные надежды и мечты, которые пробудил в его душе.

В уединенном уголке Тиргартена под высоким деревом лежал правитель канцелярии Тусман, уподобясь (тут мы воспользуемся сравнением Селии из шекспировской комедии «Как вам это понравится» [264] Селии из шекспировской комедии «Как вам это понравится» — д. 3, сц. 2. ) упавшему желудю или раненому рыцарю, и поверял изменчивому осеннему ветру свою сердечную муку.

— О боже праведный, — вздыхал он, — ах я несчастный, злополучный правитель канцелярии; чем заслужил я поношение, свалившееся на мою бедную голову? Разве не сказано у Томазиуса, что брак ни в коей мере не вредит мудрости, а я только помыслил о браке и тут же чуть не потерял свой драгоценный рассудок! Почему достойной девице Альбертине Фосвинкель так ненавистна моя особа, при всей своей скромности наделенная многими похвальными добродетелями? Ведь я не политик, которому не следует обзаводиться женой, и уж никак не ученый юрист, которому, согласно учению Клеобула, вменяется в обязанность поучать свою жену розгой, коль скоро она его ослушается, — так чего же красавицу Альбертину пугает брак со мной? О боже праведный, какая мне выпала тяжелая доля! Почему я, миролюбивый правитель канцелярии, обречен на открытую распрю с презренными чернокнижниками и злокозненным художником, который дерзкой кистью неумело, неискусно и бесцеремонно размалевал мое нежное лицо, сочтя его за натянутый на подрамник пергамент, под какого-то исступленного Сальватора Розу [265] Роза, Сальватор (1615–1673) — итальянский художник, поэт и композитор эпохи барокко, особенно любимый немецкими романтиками. Гофман сделал его главным героем новеллы «Синьор Формика». . Что может быть хуже! Все надежды возлагал я на близкого своего друга, на господина Стрециуса [266] Стрециус — берлинский фабрикант красок. , очень сведущего по части химии, знающего, чем помочь в беде, но все оказалось напрасно! Чем больше умываюсь я той водой, что он мне присоветовал, тем зеленей становлюсь, причем зелень принимает самые различные оттенки и колеры, так что на лице моем весна, лето и осень все время сменяют друг друга. Ах, эта зелень погубит меня, и, если мне не удастся снова обрести белую зиму, более всего приличествующую моему лицу, я впаду в полное отчаяние, брошусь в мерзкую лягушачью икру и умру зеленой смертью!

Тусман был вполне прав в своих горьких жалобах на судьбу; с зеленой краской на его лице дело действительно обстояло очень печально, ибо это была совсем не обычная масляная краска, а какая-то искусно составленная тинктура, которая так въелась в кожу, что ее ничем нельзя было смыть. Днем злополучный правитель канцелярии выходил из дому не иначе как надвинув шляпу на самые глаза и прикрывая лицо носовым платком, и даже в сумерки он бежал галопом, да и то еще не по людным улицам, а по самым глухим переулкам, отчасти опасаясь насмешек мальчишек, отчасти боясь встретить кого-либо из сослуживцев, потому что сказался больным.

Обычно в ночной тиши мы сильней и болезненней, чем при свете шумного дня, ощущаем поразившую нас беду. Вот потому-то, по мере того как все больше и больше надвигалась тьма, все сильней и сильней сгущались черные тени в лесу, все страшней и насмешливей свистел в кустах и деревьях сырой осенний ветер, Тусману, раздумывавшему над своей злой долей, все ясней становилась безвыходность его положения.

Пагубная мысль прыгнуть в зеленую лягушачью икру и таким путем кончить свою незадачливую жизнь настолько ярко предстала перед умственным взором правителя канцелярии, что он счел ее за веление рока, ослушаться которого нельзя.

— Да, — крикнул он звенящим голосом, вскочив с земли, где лежал. — Да, правитель канцелярии, ты человек конченый! Надеяться больше не на что, добрый Тусман! Никакой Томазиус тебя не спасет, — умри зеленой смертью. Прощайте, жестокосердная мадемуазель Альбертина Фосвинкель! Вы никогда больше не увидите вашего жениха, которым так обидно пренебрегли! Сию минуту он прыгнет в лягушачью икру!

Как безумный пустился он бегом к близлежащему пруду, который в наступившей темноте казался широкой, густо заросшей дорожкой, и остановился у самого края.

Мысль о близкой смерти, вероятно, подействовала на его рассудок, и он запел визгливым пронзительным голосом английскую песенку, кончающуюся припевом: «Зеленые луга, зеленые луга!» — затем швырнул в воду «Политичное обхождение», «Придворный и государственный справочник», а также гуфландовское «Искусство продления жизни» [267] «Искусство продления жизни» — сочинение известного медика Гуфелянда, вышедшее в 1797 г. и собирался уже с разбега прыгнуть вслед за ними, как вдруг почувствовал, что кто-то крепко обхватил его сзади обеими руками.