Юрий Самарин - Отсечь зло

Люди замерли. Воцарилась напряженная тишина. Неожиданно простое решение проблемы вызвало неоднозначную реакцию. Многие подняли руку, желая высказаться.

Правитель оглядел лица и кивнул моложавой, некогда красивой женщине в стареньком опрятном костюме.

— Я против этого, — сказала она. — Мы лишимся своих детей. Вы все знаете, как сложно переплетается добро и зло в неокрепшей душе.

— А ты часто видишь своего старшего сына? — спросил Правитель.

— Ну, все-таки иногда он приходит…

— Завшивленный и грязный из своего подвала, чтобы отъесться и украсть у тебя все деньги. Пожалей своего младшего.

Женщина поднесла руку к глазам и села, сдерживая слезы.

— Если мы не отведем зло сейчас, оно поглотит город!

Последние поднятые руки опустились.

— Ночью все свершится.

Ландшафт представлял собой живописные, большие и малые груды мусора. При желании тут можно было найти все, что душе угодно, от почти цельных бетонных плит и балок, образовавших подобие каменного шалаша, до нового, не считая нескольких царапин, мотоциклетного шлема. Под открытым небом ржавели остовы и корпуса исполинских бульдозеров и самосвалов, развалившиеся на части шеи подъемных кранов, непонятные металлические конструкции, служившие, вероятно, для каких-либо целей в огромных заводских цехах. Рядом сверкали на солнце голубоватые и зеленоватые груды стеклянных слитков, на одной из которых умудрился зацепиться кусок вылинявшей ткани, развевающейся в порывах ветра, как флаг. Здесь же торчала из земли зубчатая, будто обгрызенная, алебастровая труба. Сочившийся из нее чистый ручеек образовывал темное пятно на бетонном и кирпичном крошеве. Вода какими-то путями возвращалась восвояси. Над всеми этими грудами и кучами, остовами и развалинами вдалеке грозно поднимались в небо остатки некогда высоченных кирпичных труб. Как символ былого величия и нынешнего упадка.

Нетрудно было догадаться, что в кладбище отбросов превращена какая-то промышленная зона. Однако территория свалки охватывала не только промзону, но и некогда жилые районы и еще бог весть что, растекаясь на десятки километров. Попадались куда более удручающие места, угрюмые, зловонные, с болотами химического происхождения, попадались и получше: с торчащими среди развалин деревьями, с более чистыми площадками, где виднелась земля.

Неподалеку от огромной кабины бульдозера, под прикрытием ее тени, трое подростков развлекались игрой в карты.

— Что ставишь? — спросил блондин с нечесаной, серой от бетонной пыли шевелюрой, по прозвищу Куца, загорелого до оливковой смуглоты крепыша.

— Дозу против трех колес. Тех, хороших.

— А если проиграешь?

— Ты ж меня знаешь — отдам.

— Во-во! — вмешался самый низкорослый, щуплый. — Жди.

— А ты не лезь, харя, — буркнул крепыш.

— Давай так, — решил Куца, — дозу оставишь себе. Это все-таки ого! Не на угол пописать… А мне клюшку Маню на неделю в личное пользование. Идет?

— А как же я? — заныл щуплый. — А я?

— Пошел ты, — крепыш не поворачиваясь, толкнул слабака в плечо. — На три дня, — сказал он блондину. — Отдаем в твое пользование на три дня. Ну?

Куца пожал плечами и смешал колоду.

Щуплый засеменил в сторону нагромождения плит и балок — каменного жилища. Там, на одном из уступов, положив под голову набитый чем-то мягким мешок, лежала в расслабленной позе девица. Она не была такой запущенной, как подростки, хотя волосы блестели, словно намазанные жиром. На худеньком тельце остались под натиском жары только грязноватый белый лифчик и цветные плавки. Щуплый подросток молча схватил ее за ногу выше колена, а другой рукой попытался проникнуть под лифчик, но поскользнулся на каком-то камешке и чуть не упал. Камешек запрыгал по уступам, а из темного провала, множество которых зияло там и тут, на мгновение выскочила крыса, сверкнув на людей черными бусинами глаз.

— Дурак, мне же больно, — сказала девица, отрывая руку щуплого от своего бедра. — Катись отсюда, Старуха!

Подросток, поколебленный отпором, предпринял новую атаку:

— Давай, Мань, а? — в голосе звучала угроза и заискивание одновременно.

— У меня сегодня выходной, понял? — девица толкнула его сильней.

— Ты пожалеешь, клюшка. — Угроза в голосе окрепла.

— Это ты мне угрожаешь? — девица схватила щуплого за воротник драной рубашки. — Мне, своей мамочке? Расскажу Ежу и Куце, как ты меня называл, и тебя из Старухи переквалифицируют. — Она отрывисто, противно засмеялась. — Ладно, — Маня, похоже, решила помириться. — Хочешь удовольствия? Два колеса или сигарета. Усек?

Щуплый понурил голову.

— Ну, Мань, я отдам тебе, ты же меня знаешь.

— Рубашку мне обещал? Обещал. Где она? — Маня положила голову на мешок. — Ищи другую дуру. Два колеса или сигарета.

Солнце выглянуло из-за зубчатой башни трубы и коснулось ее маленьких грудей.

Старуха возвратился к бульдозерной кабине. Чем окончилась игра? Может, хитрый Куца на этот раз проигрался? Судя по голосам, к картежникам кто-то присоединился. Подросток, щурясь от солнца, различил знакомого бомжа, бившего челом в мусор перед стоящим Ежом. Бомж театрально протягивал руки и хныкал:

— Не везет мне. Болею, Еж. Ей-богу, болею. Весь участок рылом пропахал… Болею.

— Сколько сигарет принес? — последовал вопрос.

— Болею, Еж. Грудь так и жмет…

— Последний раз спрашиваю: сколько сигарет?..

— Девять, девять, Ежичек, ни разу не затянулся…

— Ты же знаешь, падла, нам Крутому десять отдавать, мы и так из-за тебя задолжали! Знаешь?!

— Я же приносил, вы же сами…

— Что? — удар ботинка пришелся в грудь бомжу.

Несчастный опрокинулся навзничь, закашлялся, запричитал. В его сумбурных причитаниях то и дело повторялось: «Помнишь, помнишь…»

— Былые заслуги помню. На них далеко не уедешь, — проворчал Еж и еще раз ударил бомжа. Теперь по ребрам.

— Помнешь! — тонко выкрикнула жертва.

Подоспевший Куца схватил крепыша за плечо.

— Сигареты помнешь!..

— А-а!.. — злобно рыкнул Еж, но остановился.

Бомж перестал всхлипывать, приподнялся, извлек из-за пазухи относительно чистую тряпочку и развернул ее. Сигареты, к счастью, не помялись, только из одной высыпалось немного табаку, и среди его крошек матово белели и желтели кругляшки таблеток-колес.

Куца и Еж переглянулись. Старуха тоже захотел взглянуть, что там, потянувшись, он невольно толкнул Куцу в спину. Блондин развернулся и коротким ударом в солнечное сплетение вырубил щуплого.

А бомж почувствовал, что гроза миновала.

— Рискуя жизнью добыл. Восемь колесиков. — Он торжественно посмотрел на подростков. — Этих самых, нервных… Себе ни одной не взял. У больницы. Думал — там пусто. Ан нет, нашел. Еле убежал. Этого, дылду встретил. Он обещал меня пришить, — пожаловался бомж.