Юрий Самарин - Отсечь зло

— Годится, Кент, — смилостивился Еж. — Че ж сразу не сказал? А мы уж тебя зажарить собирались.

— Другого бомжа присмотрели, — осклабился Куца. — А то ты все болеешь, болеешь. Так и помереть недолго.

— На, целуй, — Еж сунул ботинок под нос Кента.

Бомж подобострастно чмокнул пропитанную нечистотами кожу.

Ночь скрадывала очертания окружающего мира, или пламя костра делало тьму еще чернее, чем она была на самом деле. Огромный костер выбрасывал снопы искр вверх, и оранжевые светляки исчезали в плавнях ночи. Время от времени появлялись люди, добавляющие хворост в ненасытное пламя. Они старались это делать быстро и бесшумно, чтобы не помешать человеку в пиджаке, на голове у которого поблескивали металлическим ободком наушники, а на шее висел черный пластмассовый плейер. Он слушал музыку… Как звали человека прежде, если кто и знал, то помалкивал, прозывался же он «Крутой». Сегодня Крутой тосковал. Ему надоели бабы и наркотики, кулачные бои и охота на чужаков, карты и пиво. Словом, все, чем он занимался или мог заниматься, а других забав он не знал или не признавал. В наушниках скрежетали, стучали в виски знакомые ритмы. Казалось, только они толкают кровь и заставляют работать сердце. Сердце его разрывалось от дикой тоски, хотелось на все плюнуть, уйти в блаженный наркотический сон, оставить обрыдшую до предела явь, но… этот трюк слишком опасен, слишком много всякой скотины дышит ему в затылок и готово в подходящий момент вонзить клыки в сонную артерию. Крутому всегда приходится быть начеку, а это тяжело. Нельзя доверять даже своей тени. Тук, тук, тук — стучит в висках. Хорошо, что вокруг только тьма, потому что его жизнь давно превратилась в наркотический сон. Явь это или сон, поди разбери. Абсолютная власть. На развалинах. По мановению твоей руки гурии танцуют среди декораций райского сада. Легким щелчком сбиваешь чью-то чужую голову. И все равно испытываешь некое чувство сродни клаустрофобии: ты попал в клетку, нет, — в лифт, в железную коробку, и пусть помещение забито питьем и жратвой, работает кондиционер, а значит, гибель от удушья тебе не грозит, в голове непрестанно крутится мысль: ты обречен сидеть в этой коробке пожизненно. Вечно! Явь это или сон? Галлюцинация это или действительность? Когда на твоем горле сомкнутся чьи-то челюсти?

Из темноты выступил один из телохранителей. Широкоплечий, мощный, с черными, бесстрастными глазами. «Мясо» — осталось в наследство прозвище из его телячьего детства, или потому что он напоминал гору мяса? Это «мясо» пора бросить на помойку крысам, — не раз думал Крутой о своем приближенном, чувствуя потенциальную опасность, и если бы не осознавал опасности со всех сторон, этому качку давно пришел бы конец. Пусть еще послужит. Мясо оно и есть мясо, а мозги жидковаты. Тем не менее, несмотря на знаки благосклонности, Крутой ему не доверял.

— Какого черта?.. — хозяин повернулся к холопу, не снимая наушников и невольно отпрянув от костра, почувствовал жар в спину — как раз подбросили чересчур большой сноп хвороста. — Убью! — рявкнул Крутой.

Мясо ничем не выказал своих чувств, только в глазах метались отблески костра.

— Чего надо? — смилостивился хозяин и снял наушники.

— Вы велели доложить, когда Еж и Куца появятся.

— Скотина, ты из-за этого меня побеспокоил?

Телохранитель опустил глаза.

— А-а! Это те козлы, которые мне задолжали?

Мясо кивнул.

— Веди Ежа, — Крутой оглянулся на костер. — Попробуем жареной ежатины!.. — и заржал, словно закашлялся.

Еж был по-настоящему испуган. Под глазом у него виднелся синяк. Он уже несколько часов дожидался своей участи.

— Ты что же, мальчик, заставляешь дядю волноваться? Если бы ты не был колючим, я б тебя сделал «голубым». — Крутой вновь засмеялся, собственная шутка слегка подняла настроение. — А может, тебя обрить наголо, будешь у меня шутом. — Плейер щелкнул, кончилась кассета. — Так! — посуровел Крутой. — Ты сколько мне должен?

Мясо из-за спины Ежа хотел наклониться, доложить, но хозяин пальцем указал, чтобы тот оставался на прежнем месте.

Крутой поднялся. Он оказался на голову выше Ежа и на полголовы Мяса, судя по телосложению — скорее тощий, чем жилистый — не отличался большой силой, вытянутое лицо говорило о «благородном» происхождении, а в глазах проглядывали ум и презрение к окружающим.

— Встань сюда, — сказал хозяин Ежу и развернул того спиной к костру. — Да ты крупный, Еж, — проговорил он ласково и неожиданно сильно толкнул подростка в плечи.

Крепыш при падении умудрился перевернуться на бок, и рука, на которую он рассчитывал опереться, угодила в круг пламени. Кожа затрещала, в тот же миг вспыхнули волосы. Еж издал душераздирающий вопль и отпрыгнул в темноту, чуть не сбив телохранителя, прикрывшего собой Крутого. Там подросток попал в плотное кольцо молчаливой охраны и успел получить несколько крепких ударов, прежде чем хозяин велел прекратить расправу.

— Вылейте на него ведро воды и отпустите. Да, чуть не забыл — вздуйте Куцу. Правильно я его назвал? В общем — поняли. Но смотрите, чтоб сам убрался из лагеря. Я потом проверю. Мясо! Где Мясо? — Телохранитель вырос перед хозяином. — Побрызгай здесь чем-нибудь — паленым воняет, и приведи новенькую. Ту малолетку отмыли? Приведи — посмотрю.

Крутой занялся плейером.

— Старуха, это ты мое одеяло спер?

— Да нет. Ты че, Еж? Разве я возьму? У Маньки ищи. — Щуплый заворочался в темноте. — Как что, сразу Старуха. Дама пик пропала — Старуха, заточка сломалась — Старуха. Если самый маленький, так во всем виноват. Вот вырасту…

— Никогда не вырастешь, не надейся, — подал голос со своего лежбища Куца. — Никогда, понял?

— Ты, что ли, не разрешишь? — огрызнулся Старуха.

— Я б тебе разрешил, Старуха. Мы б тебя к Крутому отправили, нам тупорылый качок среди прислужников хозяина позарез нужен. Ты — лучшая кандидатура. — Куца захихикал.

Еж присоединился к нему:

— Ну, это отпад. Старуха рядом с Крутым. Не будь только таким свирепым, как Мясо.

— Делать вам нечего. Трепачи.

— Я серьезно, Старый. — Куца уже не смеялся. — Серьезно, слышь? Как ты можешь вырасти большим при такой жратухе? Слышал такое слово — витамины?

— Это дрянные таблетки?

— Нет. Яблоки. Помидоры.

— Груши, дыни, — проявила интерес Маня и заворочалась на своих досках у выхода — худшее место.

— Помню, — Старуха шмыгнул носом.

— Какого цвета помидор? — спросил Куца.

— Красный.

— А крыса жареная разве не витамин? — попытался перевести разговор в плоскость шутки Еж.

— Это ты у нас жареный, — вякнул Старуха.

— Что?

— Не, кроме шуток, — прервал завязывающийся конфликт Куца. — Дыня. Желтая. Разрежешь — по всей комнате аромат.