Светлана Бойкова - Черное и белое

Элис все еще взволнованно продолжала:

— Я заметила его издали и подумала, что это дети оставили тут мячик, они играли здесь раньше меня. Но папа, этот гранат только для меня… Он плавал посередине колодца. Я наклонилась, чтобы взять веточку и достать гранат, но веточка мне и не понадобилась. Едва я подняла голову, гранат уже был у самых камней, с моей стороны. — Элис сделала глубокий вдох, словно ей не хватало воздуха, восторженно и с большим доверием посмотрела на отца.

— Элис прекрати сейчас же, — не повышая голоса, сквозь зубы процедил Смит. — Я не хочу этого слышать, тебя обманули, над тобой посмеялись! Понимаешь, тебе нужно учиться трезво мыслить — это значит быть умной. Чтобы жить, не нужно никаких фантазий! Я обещаю: я разузнаю, кто придумал все это, и я уверяю, мало ему не покажется. Твой папа — запомни — всегда защитит свою Элис!

…

— Помню, — продолжал Смит, — зло кипело внутри меня. Я перечислял в уме всех тех, кто мог бы это сделать: «Наверное, служители церкви — больше некому, они ухаживают за садом и чаще других бывают там. Добродетели! Случайные свидетели игры дочери, творцы дешевого чуда. Это они морочат ей голову, они плодят вокруг себя чудаков, погруженных в утопические мечтания!» — вздохнул Смит.

…

— Элис, дай мне гранат, — едва скрывая раздражение, попросил Смит.

— Но, папа! Это — мой гранат, и я хочу узнать, что в нем внутри и каков его настоящий вкус.

— Я сказал, дай мне его!

Радостный свет исчез с лица Элис, она взглянула на отца, и взгляд ее был полон тревоги и непонимания. Губы были крепко сжаты, весь ее вид выражал молчаливый протест. Но Элис не могла не подчиниться отцу, она нехотя протянула ему гранат.

— Ты хочешь посмотреть, что там внутри, так смотри же! — Смит без особого труда разломил гранат руками, яркие светящиеся зернышки веером разлетелись в стороны, сок мелкими каплями забрызгал лицо Элис.

Элис отпрянула назад, а Смит продолжал ломать гранат на мелкие куски, бросая их на землю, и совершенно не замечал Элис. Когда Смит покончил с гранатом и посмотрел на дочь, она тихо плакала и выглядела глубоко несчастной, в глазах ее не было и следа прежнего доверия отцу. Смит не заметил перемены настроения дочери.

— Элис, перестань плакать, ну же. Я куплю тебе еще гранат, а этот тебе не нужен. Ты должна жить, как твой отец — твердо стоять на ногах, а не быть глупенькой мечтательницей. Ты поняла меня, дочка?

Элис слабо кивнула головой, не поднимая глаз, а Смит взял ее за руку и они пошли к дому. Свежий ветер с реки обдувал лицо Смита, которое, как и прежде, выражало честность и рассудочность.

— Я был плохим прихожанином. Ходил в церковь по большим праздникам, любил, когда жена и Элис красиво одетые шли рядом, мне было приятно слышать, как люди, проходя мимо, говорили: «Посмотри на семейство Смита, какие красивые его жена и дочь, а сам Смит — настоящий хозяин и семьянин».

Но не позднее, чем на следующее утро, оставив все дела, я отправился на утреннюю молитву с одной целью — поговорить со святым отцом об Элис. После молебна я поджидал его у входа в сад, я знал, что он ежедневно, в любую погоду совершает прогулку в саду в одиночестве, наедине со своими думами. День был очень ярким, свет мощным потоком лился с небес, но жарко не было и душно не было — только свет, всепроницающий и почти осязаемый. Дверь в церковь отворилась — это вышел святой отец с библией, прижатой руками к груди. Ветер, не тот легкий ласкающий землю, а плотный, как огромное живое существо, вездесущий и любопытный подхватил длинные одежды святого отца, бросил их, метнулся к Смиту, взъерошил ему волосы и наполнил собой его легкие.

— Доброе утро, святой отец, — как можно более сдержанно и учтиво проговорил Смит.

— Спасибо, утро действительно очень хорошее, но я замечаю тревогу в ваших глазах. Что-то случилось, сын мой?

— Скорее, это не тревога, а забота об Элис — о моей дочери, — спокойно и непринужденно продолжил Смит, но руки его упали вдоль туловища, а кисти рук сжались в кулаки.

— Да, хорошая, умная девочка, я часто вижу ее в саду, она там играет и, что приятнее всего — читает много детских книг, — святой отец не спеша свернул к садовой калитке.

Смит же не шел рядом, а как хищное животное, готовое к атаке, шел перед святым отцом, пятясь назад, не отворачивая лица и глядя ему в глаза.

— Уж не случилось ли с ней чего? — с сердечным участием спросил святой отец.

— Да, случилось! — выпалил Смит, гордо подняв голову.

Здесь, в бараке, Смит сделал движение, как будто порывался встать и уйти, но махнул рукой, сел и продолжил свой рассказ.

— Совсем не знаю почему, но я был уверен, что гранат для Элис подбросил именно святой отец. Подозрений на этот счет было немало. Я вспыхнул, как порох и прямо, без всяких намеков, высказался на этот счет.

…

— Вот так-то, святой отец, — закончил я, — прошу вас освободить Элис от дешевых чудес. Я хочу, чтобы Элис была успешной и свободной в этой жизни, чтобы ее не держали утопические догмы. Я понимаю, святой отец, что церковь нужна людям на этом этапе жизни. Но, я не хочу, чтобы Элис отказалась от личной воли ради рабской покорности воле вашего Божества!

Алекс видел, как святой отец медленно поднял на Смита глаза, они выражали глубокую задумчивость. Неожиданно, как бы продолжая свои мысли вслух, святой отец произнес:

— Да, самолюбие, клубок из всех разновидностей эгоизма… а сердце пусто… Самые счастливые люди — невежды. Позвольте, — уже совершенно ясно глядя на Смита, продолжал святой отец, — но что до вашей Элис, то к злополучному гранату я не имею ни малейшего отношения. А что касаемо религии… — глаза святого отца засмеялись, но лицо его оставалось неизменно спокойным. — Это лишь призыв к любви и к свободному богосотворчеству.

— Я фермер, и чтобы выращивать гусей, уток, кур не нужны мечтания о всеобщей любви. Достаточно и того, что я люблю свою жену и дочь. В жизни необходимы лишь несколько факторов для успеха — здоровье, крепкое тело, расчетливый ум, крепость нервов, твердые и ясные желания и пользование природой — едой, теплом, светом — всем, что она дает. Вот и все! И — никакого зла. И зачем эта ваша любовь ко всему сущему? Вы, священнослужители, столетиями молитесь, взывая к Богу, пытаясь искоренить Зло. И где же результат? Где он? Вы же говорите: «Господь всемогущ…». Если не так, поправьте меня, святой отец!

— Да, Он всемогущ.

— Но, если Он всемогущ — Он ответственен за зло и страдание мира. Следовательно, Он не благ. Вы сами противоречите себе, святой отец.

— Поймите, Смит, я не собираюсь сейчас навязывать вам, как вы говорите, утопические идеи — вы зрелый человек. Я выскажу лишь опыт, накопленный поколениями. Господь — это духотворящая власть, действующая во всех душах, не умолкающая даже в глубине демонических миров и направляющая миры к чему-то более совершенному, чем добро и более высокому, чем блаженство. У Бога — всеобъемлющая любовь и неиссякающее творчество слиты в одно. Поверьте, Смит, для Господа, который творит миры, галактики не составило бы ни малейшего труда создать сразу, предположим, людей добрых, любящих Бога, друг друга, честных, справедливых и покорных, подчиняющихся только Творцу. Но как эти люди были бы похожи на машины или рабов! Господь творит из себя, и Он — свободен. Свобода — это не хаос, а возможность различных выборов. И этой свободой Господь наделил всех, и ангелов — в том числе, чьим Творцом Он является. А результат выбора некоторых вы знаете, Смит — появился отступник, и за ним пошли многие. И бытие многих миров определилось отрицательным выбором, их утверждением только себя, и их богоотступничеством. Отсюда то, что мы называем Злом мира, отсюда страдание, отсюда жестокосердные законы и отсюда же то, что эти Зло и страдания преодолимы. Это произойдет не сразу же, не в мгновение ока, не чудом, не внешним вмешательством Божества, но длительным космическим путем изживания богоотступническими мирами их Злой воли.