Надя Яр - Корона

— Так-таки прыгаешь?

— Да.

— Джек… Когда вернёшься, давай захватим власть над миром. Я имею в виду вообще. Надо всем.

— А Джон?

— А Джон пускай себе сидит в городе. Вечно. Окей?

— Я подумаю, Джим.

И Джек прыгнул к солнцу.

Когда Окойе и Джонни ушли, Кит потух. С него слетели убеждённость, страсть, ненависть, хитрость, сарказм — просто всё, что он так ярко излучал в предыдущие полчаса. Лучи рассеялись, из ядра больше не поступала энергия, и корона погасла. Кит сидел без движения, только дышал. Тета подозревал, что он перестал бы и дышать, если бы мог сделать это, не погибнув. Андроид знал, что Кит может так просидеть до самой вспышки. Тету это устраивало. Ему не слишком хотелось беседовать с этим существом.

Тета затемнил экраны, и свет перестал бить в глаза. Стали видны очертания солнечных гранул, плазменных пузырей на кипящей коже светила. Кит посмотрел на них, пошевелил скованными руками, расправил ноги и снова затих. Он был темнотой. Время неторопливо шагало в вечность… Тета предпочёл бы, чтобы Окойе и Джонни Конгрэйв вернулись на мостик до того, как ему придётся бежать от вспышки в подпространство, но не считал себя вправе об этом просить. Они были молоды и влюблены, они были людьми, и андроид, да и просто другой человек не должен был требовать себе последние минуты их жизни.

— Включите музыку, — неожиданно сказал Кит.

Почему нет? Тета выбрал альбом Пинк Флойд, «Пульс». Песня номер два… Родился звук, залопотали прерывистые голоса не то людей, не то машин, а потом музыка ожила и оживила меркнущее пространство и время.

— Astronomy Domine, — Кит улыбнулся. — Люблю классику терранского периода.

Тета поднял бровь.

— Да, — сказал Кит. — Она у нас сохранилась. Во многих знатных домах держали музыкантов-рабов, которые передавали древние мелодии из поколения в поколение, от учителя к ученику.

— Да, знаю. Я усомнился, что Вы что-нибудь любите, Кит, — пояснил Тета.

— Вот как…

— Да, вот такое впечатление Вы на меня произвели. — Тета решил изложить свои выводы и заодно их проверить. Вспышка там или нет, а ценность знания никто не отменял. — Я понимаю, почему Вы так громко и деятельно ненавидите отца. Для сущности, близко родственной небытию, кровная связь с настолько живым человеком должна быть невыносима.

Андроид ожидал, что упоминание Немо вызовет новый всплеск разрушительной энергии, и не ошибся.

— Всё-то Вы о нас знаете, Тета, — Кит мягко улыбался. Это было красиво. — Отец… Немо меня однажды удивил. Вы должны понимать, насколько это трудно, Тета. Ему это удалось. Знаете, как?

— Колин Долинг?

— Близко, но — нет. Связь Немо с Долингом имела смысл. Есть что-то в том, чтоб подчинить себе врага, который чуть было тебя не угробил. Отец с ним начал после революции. От Колина он брал то, чего женщины дать не могут, а заодно использовал этого горлопана, чтобы пробить непопулярные реформы. Вроде отмены рабства… Колин зарабатывал право жить, славился баловнем толпы и делал политическую карьеру. Эдакий глас народа… По сравнению с этим дегенератом Немо казался почти нормальным политиком, чего и требовалось им обоим… Потом в один прекрасный день отец расчувствовался, позволил Колину лишнее и… ему пришлось прикончить беднягу. «Джон! Джон!» — кричал несчастный дурак, когда его убивали на дороге…

— Я в своё время ознакомился с материалами процесса об этом убийстве, — заметил Тета, — и нахожу приговор суда справедливым. Между прочим, осуждённый бандит — иначе его не назовёшь — был частым гостем в доме Вашего деда.

— Ну а сам дед бывает во дворце, что с того? Тета, мы там все вместе плаваем. Акватория такая. Нет, это не тот случай. У отца была любовница-рабыня — девчонка, на пару лет старше меня. Когда он отменил рабство, она оставила его и вышла замуж за своего ровесника, тоже раба. Немо плакал ! Понимаете? Он позволил себе привязаться к маленькой подстилке — в ней не было ни капли горной крови! — потом сдуру освободил её и дал возможность сбежать от сомнительных удовольствий… И разгоревался по этому поводу. Он был в полном раздрае и не пытался скрыть от семьи слёзы. Мы их видели — Джонни, я, наши сестры… В тот день я пожалел, что дед когда-то привёл меня в президентский дворец. Слава богам, эта рабыня ничего не родила, а то был бы у меня ещё один брат, потомственный раб и такой же скот, как и этот.

— Вы считаете брата животным? — спросил Тета.

— Боги. А чем я должен его считать? Его ждёт смерть, а он позорит своё тело с получеловеческим существом. Чернокожие полулюди были рабами наших предков ещё на Земле, до Полёта. Они были так глупы, что годились лишь для кухонных и полевых работ — а мой так называемый брат… Самое удивительное для меня — эта тупость. Особенно Немо. Разумеется, его девчонка ушла! Интересно, он думал, она ему благодарна за то, что он регулярно засовывал свой огромный инструмент в её маленькую…

— Закрой рот, Кит, — сказал Джонни Конгрэйв, выходя из лифта под замирающие аккорды песни.

Джонни вёл за руку Окойе. Они пахли сильными чувствами, телесной любовью, друг другом. Окойе переоделась в красное шёлковое платье, облегающее фигуру и ниспадающее до пола. Она купила это платье в припадке расточительства и надевала только раз, в день рождения. Двадцать семь лет — не так уж и мало, подумал Тета. Окойе многое успела.

— Дурак ты, Кит, — Джонни говорил очень спокойно, как Немо, и казался совсем взрослым. — Чего-то ты в этой жизни не догоняешь. Секс — это хорошо, Кит, и правильно. Михаэла любила отца, она сама к нему пришла, и у неё родился сын, и это хорошо, несмотря на то, что этот сын — ты. Жизнь — это хорошо. Даже твоя. Всё это — тело, жизнь, секс, свет и даже эта звезда — всё это правильно и должно быть. Это всё и есть мир, и никакого другого нет.

— Оно того не стоит, — сказал Кит.

Джексон Дэйн бросил корабль в подпространство. Тело почуяло близкую гибель и отозвалось чудовищным выбросом адреналина. Джек задрожал. По спине покатился пот. У тела были свои интересы. Вопя всеми нервами, оно молило повернуть назад, но это было невозможно, потому что его цель, звезда, горела прямо под веками, в самом мозгу. Её не надо было искать, её невозможно было избежать и невозможно в неё не упасть. Нова превратилась во всё, заслонила собою всё. Она манила его собой, исполинский маяк, единственный во Вселенной костёр. Звезда была счастлива. Она собиралась дать вспышку, выбросить в космос протуберанец и радостно об этом пела.

— …не стоит, — сказал Кит. — Извините меня. Вам могло показаться, что я зациклен на мелочах, но это значит не понять сути дела. Всё это скотство, и много худшее, было на Патрии всегда, но только после прихода вавилонян оно стало у нас идеалом и нормой. Вы сделали воплощение этого скотства нашим тираном и помогли ему разрушить государство, построенное на высоких устоях и на обычаях предков. Вы, вавилоняне, разносите свои пороки по Вселенной и называете их правильной, должной и настоящей жизнью…