Галина Тер-Микаэлян - Face-to-face

Естественно, с какой радости ей оставаться? Ночью кто-нибудь из малышей обязательно да проснется, начнется беготня по квартире — то на кухню попить, то в туалет. После очередного визита к братьям Ада Эрнестовна, успевшая оценить преимущества спокойной жизни, предпочитала заказать по телефону такси и уехать к себе. Тем не менее, созерцание виноватых лиц невесток доставило ей садомазохистское удовольствие, от которого головная боль вдруг начала проходить. Конечно, она еще немного поворчала:

«Выкинули старую тетку за ненадобностью, даже места в отеческом доме не оставили. Что ж, пусть так и будет. Нет, даже и не думайте ничего менять, пусть Сережа с Наташей остаются в моей комнате, иначе я очень рассержусь! Вы ведь знаете, что я всегда рада жертвовать собой ради вас! Если честно, я даже рада, что комната не пустует — я сама уже подумывала о том, девочки подросли, и им нужна отдельная спальня»…

Зажегся зеленый свет, машина вновь тронулась, и Ада Эрнестовна, закрыв глаза, представила себе племянников — Машу, Танюшку, Женьку и тезку ее отца Эрнеста. Душу наполнила нежность — родные, маленькие. На днях нужно будет обязательно выкроить время и съездить их повидать. Хотя… в квартире на Литовском проспекте всегда так шумно! Мальчишки вечно о чем-то спорят, что-то обсуждают, а Танька вообще стала невыносимая — хамит и не стесняется. После разговора с ней наверняка опять голова будет раскалываться. Машка не такая — вежливая, тактичная, постоянно бегает на занятия со своей скрипочкой. А вот с Наташей, женой Сергея, пришлось недавно поговорить на повышенных тонах — хорошо, что ни дети, ни мужчины не слышали.

При воспоминании о разговоре с младшей невесткой ей стало немного неловко — не нужно было, все-таки, перегибать палку. Ладно, шут с ней! Усталость все же давала себя знать, и убаюканная мерным движением машины, Ада Эрнестовна начала клевать носом. Очнуться ее заставил голос Петра Эрнестовича, притормозившего у подъезда ее дома.

— Прогуляемся немного, Ада? Погода хорошая.

Стряхнув сонное оцепенение, она глубоко втянула в легкие морозный воздух, задержав на секунду дыхание, зажмурилась и потрясла головой.

— Снег, чудесно, да, Петя? Помнишь, как папа возил нас в Александровский сад за Биржевым мостом? Мы долго ехали на трамвае, и нам казалось, что это очень-очень далеко.

— Мы были малы, и любая поездка представлялась нам кругосветным путешествием.

— Знаешь, Петя, я получила интереснейшие результаты, теперь…

— Потом, — перебил он, прижал к себе локоть сестры, а когда они дошли до угла, без всякого перехода негромко сказал: — Сейчас мне нужно серьезно поговорить с тобой, Ада.

Ее брови удивленно поползли вверх.

— Почему такой таинственный тон? Подожди, я только сниму очки, а то мне их совсем запорошило снегом, — она сунула очки в карман и, щуря свои подслеповатые блестящие глаза, пошутила: — Ладно, я вас слушаю, товарищ Муромцев.

— То, о чем мы будем говорить, должно остаться строго между нами, я вынужден просить тебя кое о чем. Возможно, моя просьба тебе не понравится, но ничего не поделаешь.

Странное выражение лица брата, его немного торжественный тон и то, что он замялся прежде, чем начать, Ада Эрнестовна неверно истолковала, как смущение. Чего это он? Наверняка Наталья поплакалась Злате в жилетку, а та, добрая душа, попросила мужа тактично дать понять старшей сестре, что не следует обижать «девочку». Хороша девочка — за тридцать уже!

— Если ты по поводу того, что я высказала Наталье свое мнение, то сразу говорю: я отвечаю за все свои слова и брать их назад не собираюсь. Могу повторить: мне не нравится, как она относится к своим обязанностям жены и матери.

— Я, собственно, не…

Брат искренне изумился, но ее уже понесло:

— Не перебивай, Петя, я еще не договорила. Когда-то она повесилась нашему брату на шею, залезла к нему в постель, и он, как порядочный человек, вынужден был жениться. Мы все с этим согласились, никто из нас даже слова упрека ей не сказал, разве не так?

— Ада, ты с ума сошла? Это нас с тобой абсолютно не касается! К тому же я не…

— Когда она родила, все с ней сюсюкались, особенно Злата: ты, мол, учись, Наташенька, получай диплом и ни о чем не тревожься. А ведь Златушка сама в то время родила троих, ей и без этого хватало забот.

— Злата была тогда так счастлива, — голос Петра Эрнестовича дрогнул, и взгляд его просветлел, — ей весь мир хотелось согреть своей заботой, а Наташа… Она недавно осиротела, ей было всего девятнадцать, и Златушка относилась к ней, как к ребенку. Однако я не…

— Дай и мне сказать, Петя! От всех домашних дел ее освободили, Таней она практически не занималась — Злата с няней заботились обо всех четверых детях одинаково. Материальных проблем она тоже не знала — Сережа даже ее сироте-племяннику Юре постоянно помогал, пока тот не начал работать.

— Ада, прекрати, пожалуйста!

— Нет, я ничего не говорю, наш брат — благородный человек и все делал правильно. Я просто спрашиваю: до каких пор это может продолжаться? Наталья уже давно врач, ей за тридцать, а Злата по-прежнему одна тянет на себе весь дом.

— Злата ушла с работы сразу же после рождения близнецов и решила полностью посвятить себя их воспитанию. Ей нравится заниматься домом и детьми, просто ты, Адонька, устроена иначе и не хочешь этого понять. И потом, почему это Злата одна — ребята и в магазин бегают, и посуду моют, и картошку чистят. Если генеральная уборка или что-то в этом роде, то мы приглашаем девушек с фирмы. А Наташа с утра до вечера на работе и, конечно…

— Пусть перейдет работать на полставки, Сережа получает достаточно. Просто ей нужен предлог, чтобы отвертеться от своих прямых обязанностей! Женщина должна заниматься домом!

В ответ на это безапелляционное утверждение брат Ады Эрнестовны лишь многозначительно поднял брови и усмехнулся.

— Да? Как я рад, Адонька, что ты тоже, наконец, начала так думать!

Слегка покраснев, она возразила:

— У меня нет ни мужа, ни детей, поэтому я могу жить так, как хочу. А Наталья… Ладно, пусть она работает, но свободное время можно ведь посвятить мужу? В выходные, как ни позвоню, только и слышу: Наташа в парикмахерской, Наташа у подруги, Наташа поехала в Москву к Юре. Нет, скажи, для чего ей постоянно мотаться в Москву к своему племяннику? У меня есть сильное подозрение, что она завела любовника.

Петр Эрнестович побагровел.

— Ада, как тебе не стыдно! Юра — единственный родственник Наташи, сын ее любимой погибшей сестры, они вместе росли, как брат и сестра. Естественно, что она к нему привязана — и к нему, и к его семье. Надеюсь, ты не высказала ей ничего подобного?

Она уклонилась от прямого ответа.