Ник Ришелье - Дневники Пирамиды

Я попытался взять себя в руки. Остаться я не могу — это факт. Моё космическое «альтер эго» растёт не по дням, а по часам. Уже сейчас я способен разом прочувствовать метания людских душ и возможные «струны истории» целого квартала Москвы или, например, всех электричек на данном направлении аж до самой границы области. Я — Фауст, взявший из рук Мефистофеля волшебный ключ. Я — Мастер, вошедший в чертог Воланда. Только лишённый Маргариты. Последние часы я существую в земном обличии. Последние часы я могу безмятежно любить и быть любимым.

И потому покидать Землю мне нестерпимо больно. Здесь вся моя жизнь, вся моя любовь, вся моя память, наполненная радостями и страданиями. О, если бы я мог выбирать! Если бы я мог вернуться в прошлое, в тот памятный 89 год, когда я впервые встретил Юрия Даниловича! Отказался бы я от школы Пирамиды? Вопрос вопросов!

Боюсь, всё то же фаустовское неограниченное стремление ко всё новым и новым знаниям о мире так или иначе вывело бы меня на тот путь, которым я иду теперь ввысь. Моя трагедия не в том, что я Посвящённый. Их много, и все они прекрасно живут на Земле. Рита, например, вовсе смогла отказаться от «великих добрых дел» Пирамиды ради своей дочери Дары и спокойного семейного очага. А моя трагедия в том, что я Растущий. Нет в мире такого предела, за который бы я когда-либо не вышел. В этом моя великая сила и моя великая трагедия.

Величие печально, не правда ли, друзья мои?

Терзаемый раздумьями о своей природе, о месте своём в мире и о роли столь же трагичной, сколь и великой, я незаметно для самого себя вышел на нужной станции, сел в нужную маршрутку и добрался до её дома. Очнулся лишь тогда, когда дверь открылась, и на пороге я увидел её — скромную, красивую и такую земную хозяйку обычной российской квартиры, купленной в ипотеку за американские доллары.

Она улыбнулась мне, и ещё на несколько часов я стал обычным человеком по имени Иван Козырев, влюблённым в прекрасную женщину Маргариту.

— Ты моя тихая гавань, — произнесла она едва слышно, на грани шёпота.

Я улыбался, глядя в потолок, мне было бесконечно хорошо. Я понимал, что она имеет в виду, но мне хотелось снова и снова слушать её голос, и я спросил:

— Почему?

— Потому что с тобой я чувствую покой, словно я вернулась домой после долгих странствий, — ответила она тихо-тихо.

— Правда? — снова спросил я, поворачиваясь к ней.

Мы были вдвоём в этом маленьком уютном мирке, вдали от людской суеты, от мировых и личных проблем, от экономического кризиса и от моего вездесущего начальства. Мои способности, наконец, стали приносить пользу и мне — я создал защитный кокон вокруг Ритиной квартиры, сквозь который не мог пробиться даже Юрий Данилович.

Тихо звучала музыка, солнце за окном клонилось к закату, телефоны молчали. И сейчас мне казалось, что это счастье будет длиться вечно…

Впрочем, каждый раз, когда я был рядом с ней, я как будто жил в другом мире. В таком мире, где есть одно только счастье, и нет злых и завистливых людей, нет жадности и непонимания, нет врагов и низких интриг, из-за которых перестаёшь понимать смысл своей якобы правильной деятельности.

— Ты снова о чём-то думаешь, — сказала она мягко и строго одновременно.

Я опомнился. Скоро всё закончится, и я буду лететь в самолёте обратно в тот, первый мир, где нет её, но зато в избытке есть всё, что я не люблю… Но я должен…

— Мне будет плохо без тебя, — сказал я, отвечая скорее своим мыслям и проклиная себя за это.

— Оставайся, — ответила она и улыбнулась.

Мы оба знали: это невозможно. Время — вот чего нет там, где есть счастье…

А может?.. Ну его к чёрту? Бросить всё и остаться? Кинуться в омут… чего ради? Любви, безумства? А что потом, когда я стану нечеловеком? Этаким Homo Super? Сверхлюди — те же уроды, никому они не нужны… Ох…

Я погладил её, поцеловал… ещё и ещё… Ей было хорошо, и я это видел, а разве может быть что-то лучше на Земле, чем её улыбка и её взгляд?

— Смотри, — сказала она тихо, — твой амарант…

Я проследил за её взглядом. На подоконнике лежал мой медальон, и он был раскрыт. Как он там оказался, я вспомнить не мог. Из него просыпалась кучка зёрен, но не это было важно сейчас. Рядом в цветочном горшке прямо у нас на глазах поднимался, наливаясь силой, вечный цветок, словно на ускоренной записи. Я встряхнул головой, пытаясь сбросить наваждение, но тщетно.

Заворожённо глядя на него, я видел ещё один, новый, мир, до прихода которого оставались считанные годы хаоса и разрухи. Я видел боль, страдания и счастье миллионов людей. И я видел её лицо, по которому текли слёзы. Я видел каждую её клеточку и читал каждую мысль. Она прощалась со мной, и через неё вся планета прощалась со своим прошлым, которое я должен был унести с собой в Вечность.

Так вот для чего мы жили?

Я мысленно снял защиту, и в то же мгновение прозвенел отключённый телефон… На дисплее высветилось имя Юрия Даниловича, и я понял: пора, времени у меня осталось совсем мало…

Четыре часа спустя, сидя в самолёте, летящем в Египет, туда, откуда начинается Новый Путь, я думал о ней, я писал стихи…

Здравствуй, мой родной!

Так странно писать тебе сейчас… в никуда. Но я знаю, что ты можешь это прочесть, что ты сейчас здесь, со мной, стоит только подумать…

Приготовься, письмо будет длинным.

А впрочем, какое это для тебя имеет значение? Ты везде и всегда.

Вот странно… было столько мыслей в голове, а села за стол — и сказать как будто нечего. Обычное бумажное письмо, написанное чернилами, заставляет более ответственно относится к каждому слову, думать перед тем, как что-то напишешь.

И вот я думаю… вспоминаю.

Я узнала о Школе Пирамиды от мамы. Ты ведь помнишь мою маму? Я знаю.

Собственно, всё довольно прозаично — при школах в советское время часто организовывали разные «кружки». Театральные, художественные, математические.