Джек Лондон - Сила сильных

Так будет, но все же видеть лицо Марлана и при этом думать об убийстве было трудно. Туами отвел глаза, мельком осмотрел тела, беспорядочно лежащие в носовой части лодки, за мачтой, и принялся смотреть себе под ноги. Там, совсем близко, вверх лицом спала Танакиль. Она не казалась такой безжизненной, как Марлан, даже напротив, жизнь в ней переливалась через край, новая жизнь, которая не подчинялась даже ей самой. Она почти не двигалась, лишь пятнышко запекшейся крови на нижней губе вздрагивало от частого дыхания. Глаза ее не спали, но и не бодрствовали. Сейчас, когда Туами мог близко видеть эти глаза, ему показалось, что в них все еще скрывается ночь, так глубоко они ввалились и прятали в себе темноту, блеклые и бессмысленные. Хотя Туами наклонился вперед и она, конечно, не могла его не видеть, глаза не задержались на его лице, а продолжали бродить где-то в глубинах ночи. Твал, лежавшая с нею рядом, накрыла ее рукой, как бы спасая от опасности. Тело Твал казалось совсем старым, хотя она была моложе Туами и Танакиль была ее дочерью.

Туами снова потер лоб ладонью. «Если бы я только мог оставить это кормило и приняться за кинжал, или имей я кусок древесного угля и огниво, — он в тоске осмотрел лодку, не зная, на чем бы остановить внимание, — но ведь я совсем как река, — думал он, — и загадочный поток заполняет меня, бурлит и поднимает песок со дна, воды замутнены, и что-то живое, но такое странное выползает из трещин и щелей у меня в голове».

Шкура в ногах Вивани зашевелилась, и Туами подумал, что Вивани просыпается. Но тут наружу показалась ножка, покрытая мелкими рыжими завитками, и была она не длиннее его руки. Она пошарила вокруг, задела каменный сосуд и тут же отдернулась, потом тронула шкуру, вновь принялась шарить и ощупывать густую шерсть. Наконец ножка вцепилась в шкуру, цепко сжимая тонкую прядку, и застыла в неподвижности. Туами дернулся, как в судороге, как эпилептик, и в такт его движениям забилось кормило, а параллельные следы на глади реки разбежались далеко по сторонам от бортов лодки. Эта рыжая нога была одной из шести, которые прорвались через трещины в памяти.

Туами закричал:

— Но что еще мы могли сделать?

Мачта и парус снова стали четко очерченными. Он увидел, что глаза Марлана распахнуты, но не знал, как давно они столь пристально за ним наблюдают.

Марлан заговорил глухо, словно из глубоких недр своего чрева:

— Лесные демоны боятся воды.

Это было правдой, и к тому же обнадеживающей. Ослепительно сверкающая вода протянулась на много миль вокруг. Туами с мольбой смотрел на Марлана из глубины своего отчаянья. Сейчас он уже не помнил про кинжал, заточенный так, что острей не бывает.

— Не поступи мы так, нас уже не осталось бы в живых.

Марлан повозился на месте, чтобы размять онемевшие члены.

Затем он взглянул на Туами и согласно кивнул.

Парус стал красновато-коричневым. Туами обернулся назад, на долину в межгорье, и увидел, что вся она заполнилась розовым светом и там уже восходит солнце. Словно подчиняясь какому-то приказу, люди задвигались, начали садиться и оглядывать далекие изумрудные холмы. Твал склонилась над Танакиль, поцеловала ее и тихонько произнесла нужные слова. Губы Танакиль раздвинулись. Ее голос звучал хрипло, точно слышался из глубины ночи:

— Лику!

Туами услышал, как Марлан шепнул из-под мачты:

— Это имя демона. Лишь она одна смеет безнаказанно его называть.

Теперь Вивани уже просыпалась по-настоящему. Они услышали, как она шумно, сладко зевнула и откинула с себя медвежью шкуру. Затем села, потрясла головой, отбросив назад распавшиеся волосы, и взглянула сперва на Марлана, потом на Туами. И тут же его вновь охватили похоть и ненависть. Если бы она не была такой, какая есть, не будь Марлан ее мужчиной, сумей она спасти своего ребенка во время бури на соленой воде…

— У меня ноют груди.

Если бы она не захотела родить ребенка лишь из каприза и не спасла другого детеныша ради забавы…

Он заговорил резко и быстро:

— Там, за холмами, Марлан, лежат равнины, потому что холмы опускаются; там пасутся стада, и мы сможем охотиться. Давай направимся к берегу. Будь у нас вода… но у нас же она есть! Погрузили женщины еду или нет? Ты взяла еду, Твал?

Твал подняла голову, посмотрела на него, и лицо ее передернулось болью и ненавистью.

— Только мне и думать о еде, старший! Ты и этот старик отдали мою дочь демонам, а они взамен подбросили слепое и немое дитя.

Песок взвихрился в голове Туами. Он подумал в панике: тот Туами, которого и мне дали в обмен, стал совсем другим, чем прежний — как же теперь быть? Один Марлан не изменился — похудел, ослаб, и все же остался прежним. Туами пристально поглядел вперед, стараясь отыскать кого-нибудь, кто вовсе не изменился и мог бы стать ему опорой. Солнце блестело на парусе рыжим румянцем, и Марлан также казался рыжим. Его руки и ноги напряженно согнулись, волосы и борода взъерошились, зубы были как у волка, а глаза как приплюснутые камни. Рот то раскрывался, то захлопывался, как пасть.

— Говорю вам, они не могут преследовать нас. Потому что не могут плыть.

Рыжая дымка медленно таяла, и парус ярко засветился под солнцем. Вакити ползком обогнул мачту, стараясь не задеть своими роскошными волосами, предметом его гордости, снасти, дабы не повредить прическу. Он шмыгнул мимо Марлана, выказав ему, сколь это было возможно в узкой лодке, свое уважение и извинение, что ему приходится беспокоить его. Он пробрался мимо Вивани и вылез к Туами на корму с виноватой улыбкой.

— Извини, старший. Иди спи.

Он зажал рулевое весло под левым локтем и опустился на место Туами. А тот, освободившись, перебрался через Танакиль и опустился на колени возле полного сосуда, мучимый жаждой. Вивани занялась прической, подняв руки и ловко двигая гребнем вдоль, поперек и книзу. Она осталась прежней или по крайней мере изменилась лишь по отношению к маленькому демону, который завладел ею. Туами вспомнил про ночь, прячущуюся в глазах Танакиль, и понял, что он не сможет уснуть. Может быть, чуть позже, когда будет уже не в силах бодрствовать, но обязательно отпив из сосуда. Руки его нетерпеливо коснулись пояса и нащупали остро отточенный клинок из слоновой кости с еще не отделанной рукоятью. Он нашел в кожаном мешочке нужный камень и вновь принялся точить, а кругом наступило молчание. Ветер посвежел, и вода бодро журчала за кормой, обнимая рулевое весло. Долбленка была такая тяжелая, что почти не поднималась на волнах и не болталась под натиском ветра, как это часто бывало с лодками, сделанными из коры. Поэтому ветер лишь касался их всех теплым дыханием и немного рассеял смятение в голове Туами. Он вяло точил клинок, не думая о том, нужна ли эта работа, лишь бы занять руки и забыться.