Геннадий Прашкевич - Генератор времени

«Кончайте, гоблины!»

Щёлкнул последний выстрел.

Но люди бритого уже врубили форсаж.

Когда они успели повскакать на борт, Смирнов не заметил.

Кто-то, наверное, был ранен, потому что на кривой коряге остался кровавый след.

А из команды бывшего чемпиона — лежал на сером песке рыжебородый Цезий.

— Эй, ты, бобёр!

Смирнов сразу остановился.

— Вали сюда, — приказал бывший чемпион.

Пистолет он заткнул за пояс, прямо как в боевике.

Не то чтобы красавец, но плотный, уверенный в себе.

Мощный движок соперников рокотал уже где-то далеко — в самом разливе блистающей солнечной ряби. Вот, правда, подумал Смирнов, ещё вчера казалось мне, что остров Хреновый по-настоящему необитаем, а теперь на нём не протолкнуться. То дракон пускает ветры, то гоблины с троллями вопят, то предводитель в рогах, а теперь так и вообще ничего не понять.

— Ты кто? — спросил чемпион.

— Я-то? Да что? Я местный житель.

Чемпион пошевелил блёклыми бровями:

— Живёшь здесь? Один? На этом вшивом островке?

— А чего такого? — удивился Смирнов. — Живут же люди в Гренландии.

Это бывшего чемпиона нисколько не убедило. Он медленно в упор посмотрел:

— Кинуть нас хочешь? Башка совсем не варит? Ты же Валька Филимонов, я знаю!

Вот он, вот он — вещий сон. Вот начинает сбываться, бить будут. Солнце жарило вовсю, а спину медленно тронул ледяной холодок. Неважно, что коробки свои, аккуратно выложенные на берегу, бывший чемпион сохранил, не успел отдать сопернику, всё равно настроен был скептически.

Ох, бить будут.

Смирнов старался не смотреть в сторону лежащего на песке Цезия.

Ну ладно. Одного застрелили, зачем другого-то бить? Может, просто заберут на катер, посадят рядом с трупом, поговорят, посмеются, а потом выбросят за борт и Цезия, и меня где — нибудь над подводной деревней Жуковкой? Всю оставшуюся вечность буду мучиться вопросом, откуда, чёрт побери, на золотой монете появился мой профиль? Вдруг правда в каком-то далёком прошлом был я великим вождём, водил трибу мегантропов в опасные, но всегда победоносные походы?

Откроется однажды плотина и неведомое обнажится.

Давно нет на свете академика Будкера, и миловидные сёстры Хомячки Лера и Люся затерялись в пространствах и временах, но жизнь ведь не остановилась. Наверное, остались свидетели того, что именно поставили учёные на острове Хреновом. Желонкина Света, например. Мало ли что развелась с мужем, такое иногда только обостряет чувство справедливости. Хмельницкий С., наверное, тоже давно не полковник, подрабатывает в какой-нибудь мелкой газете междупланетных знакомств, ему и карты в руки. Вон какой большой и красивый распластался на песке Цезий. Имя необычное. Какие ещё имена начинаются на букву ц? Цербер? Да нет, это вроде как собачья кличка. Цицерон? А это, кажется, фамилия.

Вдруг радостно вспомнил — Цэрэндорж!

Учился со Смирновым в Спецшколе такой хороший бурят.

Постепенно всё вокруг как-то определялось, обретало форму.

Ох, работает до сих пор, работает, наверное, загадочный прибор академика Будкера, смешивает текущие времена. Тут не просто фундаментальные проблемы времени, тут сама жизнь. То перепончатокрылого дракона выбросит на остров Хреновый из прошлого, то деву речную — из будущего. А они сразу начинают потакать друг другу.

Те же, скажем, сёстры Хомячки, младшие научные сотрудницы.

Ох, озарило Смирнова, как их там звали? Лера и Люся! Ну да! Если немного другими словами — Лариса и Людмила. А в списке свидетелей значится Заточий Л. Почему надо думать, что это мужчина? Почему не Лариса? Была сестра Хомячок, а выскочила замуж за какого-нибудь Заточия, и прощай институт, пошла хомячков рожать. Найти бы эту Ларису, указала бы, где ставили прибор, на каком принципе работал.

Смирнов даже вспотел от озарения.

Список при доносе — вовсе не случайность.

Вот Ларионов — без инициалов, ладно, этот пусть живёт. И Крюков Ф. Д. пусть мучает нас загадками «Тихого Дона». Но Цезий-то, Цезий, вот хитрец!

Вот потомок шаманов! Мир тонко чувствовал, поймал пулю. Придётся теперь работать с Охлопьевым Ф. Ф. В конце концов, может, он и есть Федосеич, вновь озарило Смирнова. Если не допускать его к настойке из волчьей ягоды, вспомнит всё, что происходило в институте Будкера. Главное — подход найти правильный.

— Я тебя сразу просчитал.

Бывший чемпион мрачно смотрел на Смирнова.

А Смирнов бормотал невнятно. Не знал, что нужно ответить.

Ну, не Валька я Филимонов, меня бить не надо, бормотал. Один живу, разговариваю с рыбами, законом не запрещено. И вообще, бормотал, цел ваш ящик, там вон, в кустах лежит. Так тихо, так неразборчиво бормотал, что бывший чемпион не выдержал:

— Откуда Цезия знаешь?

— Так он же из рода шаманов.

— Ну и что? — бывший чемпион, похоже, нисколько не жалел павшего члена своей команды. Скорее, злился на него — за причинённые неудобства. От злости слова стал произносить коротко, будто лаял.

— Часто пил с Цезием?

— Да по-всякому.

Неопределённость ответа окончательно вывела бывшего чемпиона из себя.

Сплюнул. «Сволочь!» — коротко подвёл итог. Непонятно, адресован был упрёк рыжебородому Цезию или только Смирнову (точнее, Вальке Филимонову). Ткнул рукой в картонные коробки:

— Быстро на борт!

Смирнов обрадовался.

Работать — это не умирать.

Одну за другой закидывал коробки (тяжёлые, кстати) на нагревшуюся металлическую палубу, для спокойствия духа считал заклёпки в борту. На пальцах одной левой руки вряд ли можно показать такое большое число (да и руки заняты), но в уме пересчитывал свободно. Умным, несуетливым стал, как Pedestrians, гриб-пешеход. Думал, втолкну на борт последнюю коробку, тут бывший чемпион и пальнёт в меня.

Но чемпион только спросил:

— Чем болел в детстве?

— Ну, поносом больше.

— Что? И сейчас схватывает?

— И сейчас. Только я терплю.

Бывший чемпион недоверчиво сплюнул, посчитал, наверное, что Смирнов вот-вот не вытерпит. Дотащит до катера громоздкое тело потомка шаманов и не вытерпит. Билось, билось в голове Смирнова, будто огонёк маячка прыгал: вот сейчас пальнёт в меня чемпион. Бежать надо, бежать. Крикну: «Вон он, ваш ящик!» — и побегу. Все кинутся к ящику, а я со всех ног — в лес, будто правда терпеть больше не могу. Без летающего в воздухе перепончатокрылого уследить за убегающим между сосен одиноким больным человеком сложно. Спрячусь в тихой бухточке, на берегу которой тихая девственница покоится.

— А ну встань!

Смирнов обречённо выпрямился.

— Ты не сусликом встань, ты прямо встань!

Смирнов выпрямился ещё более обречённо.

— Теперь повернись. Ага, вот так. В профиль, в профиль твою мать. — бывший чемпион не жалел, подпускал матерные словечки. — Теперь-то уж точно вижу, Валька Филимонов ты.