Ганнибал - Лиловый (II)

Тот немного удивился подобной формулировке, но, когда черные глаза его скользнули по фигурам смеющихся и беззаботно переговаривающихся людей, он невольно кивнул.

— Действительно, — пробормотал он. — Словно дети… наверное, все наше современное общество, — по крайней мере, та его часть, что мнит себя аристократией, — донельзя похоже на сборище детей, которые просто играют во взрослых…Знаете, господин Кандиано, я думаю, всему виной такие, как я. Люди, обладающие от рождения талантом. Виченте как-то говорил мне что-то похожее… у меня есть в жизни высшая цель, какое-то занятие, которое приносит пользу всему человечеству, но у них? Просто жить для размножения, надеясь, что их дети обретут то, чего нет у них?

Кандиано помолчал.

— Все верно, — горько согласился он. — Это люди без смысла в жизни, Теодато… и я был одним из них, но всегда чувствовал, что мне чего-то не хватает. Вот я выдумал себе смысл, но порою думаю, нужно ли было это делать? Ведь, скорее всего, я никогда не увижу своими глазами результатов своей деятельности.

— Нужно быть храбрым, господин Кандиано, — мягко произнес Дандоло, отламывая верхушку засохшего травяного колоска и принимаясь вертеть ее в руках. — Разве наши далекие предки, умиравшие на берегах Атойятль, надеялись увидеть будущее? Мало того, я готов поспорить, они и представить себе не могли, что мы откроем в себе такие способности…

— …Да, я понимаю это, — ответил Кандиано, но смотрел по-прежнему в сторону.

В ту ночь Виченте, кажется, засиделся у костра, и Теодато уснул в общей на двоих палатке, так и не дождавшись его, хотя ему хотелось поговорить с братом: Кандиано начинал отчего-то тревожить его. Он спал беспокойно и видел мучительно скучные сны, и разбудило его именно появление Винни.

Тот скользнул в палатку совершенно беззвучно, но потом принялся возиться, даже негромко выругался сквозь зубы; это заставило Теодато повернуться и открыть глаза. Он еще сонно тер лицо ладонями, когда Виченте, снова надевая куртку, буркнул:

— Пойдем проветримся.

Оказалось, что снаружи уже понемногу рассветает. Воздух был холодный, пожухшая прошлогодняя трава покрыта росой. Лагерь спал, и только старик Веньер молча помахал им рукой: он сидел у почти потухшего костра и чистил свое охотничье ружье. Лежавшие подле него собаки подняли головы, следили одинаковыми взглядами за ходившими туда и обратно людьми.

— Тебе, юноша, — обратился Веньер к Виченте, когда они уже седлали лошадей, — как будто вообще сон не нужен.

— Тебе кажется, дядюшка Антонио, — фыркнул тот. — Когда вернемся в Тонгву, я с лихвой наверстаю упущенное. В такое ясное утро спать просто грешно, не думаешь?

Старик одобрительно посмеялся; братья тронули лошадей и вскоре покинули маленький лагерь.

— Ты что, всю ночь не спал? — пробормотал еще сонный Теодато, выронил уздечку и неуклюже подбирал ее с шеи животного замерзшими пальцами. Виченте только неразборчиво согласно промычал что-то в ответ. — Ну ты даешь! Что ты делал?

Тот оглянулся; но палатки лагеря уже скрылись позади.

— Наставлял рога господину Камбьянико, — наконец буркнул Винни, к полному удивлению брата. — Не смотри на меня так, если бы я мог отделаться от нее иным способом, я бы отделался.

Теодато расхохотался от неожиданности. Перелесок тем временем закончился, и братья выбрались в открытое поле; вчерашним днем ветры оглушительно свистели здесь, носясь, будто стадо вепрей, но с утра царила тишина и безмолвие, и только конские копыта с тихим хрупаньем приминали седую траву.

— Это, впрочем, не имеет значения, — добавил Моро, и не улыбнувшись. — Все это мероприятие глупо до визга. Мы со стариком, правда, уже договорились съездить как-нибудь без лишних зевак.

— …Да, я смотрю, ты быстро нашел с ним общий язык, — озадачился Теодато. — Дядюшкой его до тебя еще никто на моей памяти не рисковал называть.

— Мы просто поняли, что довольно похожи друг на друга.

Какое-то время они ехали в молчании; лошади шли с той скоростью, с какой им хотелось, и всадники не ограничивали их, отпустили поводья. Теодато вдыхал утренний воздух полной грудью, наслаждаясь этим холодом; Виченте, кажется, смотрел на горизонт, терявшийся в перламутровой дымке тумана.

— Все-таки ты странный человек, — немного погодя признался Теодато, не поднимая взгляда на него. — Такое ощущение, будто ты и вправду не совсем такой, как все остальные. Может, конечно, это просто потому, что ты родился и вырос в другом городе, но почему-то я подозреваю, что граждане Вакии мало отличаются от тонгвитян. Еще страннее порой мне думать, что в наших жилах течет родственная кровь. Мы… совершенно разные.

Виченте ответил не сразу; в задумчивости он выудил из нагрудного кармана куртки портсигар и извлек оттуда сигарету, закурил. Тонкий запах табака донесся до Тео, удивительно гармонично вплетаясь в запахи холодного утра.

— Возможно, если бы мы знали друг друга с детства, тебе бы так не казалось, — наконец произнес Моро. Глаза его в тот момент были совершенно ледяными и совпадали по цвету с небом, но Тео этого не знал. — Я… много чем занимался в поисках смысла своей жизни. Только и всего.

Тишина вновь окутала их. Горизонт между тем сперва вздыбился невысоким холмом, а потом, когда они взобрались на вершину этого холма, внизу, окруженное тощим лысым перелеском, обнаружилось здание. Это было приземистое строение с толстыми выбеленными стенами, узенькими оконцами, плоской крышей; издалека было не разглядеть, но, кажется, с одной стороны к нему примыкало нечто вроде коровника.

— …Ничего себе, — пробормотал Теодато, — мы так далеко забрались! Ведь это же монастырь.

— Я никогда не видел монастырей раньше, — признался Виченте. Братья остановили лошадей и вглядывались в очертания монастыря; вот они углядели, как на крыльцо этого простенького, лишенного всяких украшений дома вышел какой-то человек и отправился в примыкающий сарай, неся в руках два явно тяжелых ведра.

— Мои родители живут в одном таком, — сообщил Тео. — Я изредка навещаю их… ладно, поедем, не будем никого смущать своим присутствием. Люди в монастырях отвыкают от нашего образа жизни. Всякий раз, когда я приезжаю… ну, неважно.

Виченте послушно тронул лошадь, и они направились обратно, спускаясь с холма.

— Ведь это и есть та жизнь, которую проповедует нам теперь Кандиано. Жить своим трудом, отказавшись от всех благ цивилизации, тратить львиную часть своего времени на возделывание земли и скотоводство…

— Но у этих людей все же находится время писать и научные труды, — почти мягко возразил Виченте. — Вот Контарини написал свой.

Теодато помолчал, глядя в сторону.

— Я подозреваю, что кто-то просто выдал свое собственное сочинение за труд Контарини, — потом негромко сказал он. — Доказательств у меня нет, но… я не понаслышке знаю, как они живут. У них ни на что не остается времени, Виченте, с утра до ночи они работают. Ведь по большинству монастырских уставов обитатели должны абсолютно все необходимое создавать сами. Они работают в полях три четверти года, и потом, у них остаются заботы о домашнем скоте, и даже когда наступает зима, они должны подумать об одежде и прочих подобных вещах…