Ганнибал - Лиловый (II)

— Хочешь сказать, и Контарини совершенно некогда было даже сесть и написать несколько строчек? — с сомнением спросил Виченте.

— В то свободное время, что у них остается, они медитируют и молятся богу, — криво улыбнулся Теодато. — Многие действительно верят, что благодаря этим молитвам и медитациям очищается их душа. А Контарини, к тому же, жил совершенно один… даже когда он умер, это обнаружили не сразу.

— Ведь говорят, что рукопись его последней книги нашли там же, возле его тела.

— И это ничего еще не означает! С другой стороны, сам подумай, как безукоризненно ловко это было проделано! Никто из тех, кого я знаю, и не сомневается в авторстве. Самого старика, конечно, уже не спросишь.

— Ну и кому это могло понадобиться?

Лицо Теодато изменилось; Виченте наконец обернулся и прямо взглянул на него. Темные глаза блестели.

— Я думаю, может быть, это были инопланетяне, — сказал он.

Двоюродный брат его сначала молчал, потом расхохотался.

— Ну ты даешь! — воскликнул Виченте. — Совсем как мальчишка со своими фантазиями! Какие инопланетяне?

— Те, которых наши космонавты видели и испугались насмерть!

— И даже если это они, для чего им такое делать? Чтоб свести господина Кандиано с ума?

— Чтобы спасти нас! — почти крикнул Теодато.

— …От чего? — лицо Виченте вновь обрело свою обычную жесткость.

— От нас самих. Ясно же, кто бы ни писал эту книгу, этот человек хотел обратить наше внимание на нашу главную беду. Наша цивилизация разделена на две противопоставленных части. Если не сгладить противостояние между ними, рано или поздно начнется война.

Виченте замолчал. Теодато, взбудораженный собственной откровенностью, нервно мял уздечку в руках, выжидающе смотрел на брата.

Наконец тот хмуро ответил:

— Что же, насчет этого я с тобой согласен. Но отчего ты не хочешь предположить, что этим человеком был кто-то из нас? Неужели думаешь, анвиниты сами никогда бы не додумались до такого? Ладно, может быть, эту книгу действительно написал не Контарини, но если это был другой житель Анвина, который хотел просто воспользоваться авторитетом известного философа, чтобы сильнее повлиять на людей?

— Я… — начало было Теодато, потом осекся. — Не знаю. Видишь ли, когда я придумал эту гипотезу, я… пользовался своим талантом. Я вычислял, только при этом оперировал немного нестандартными понятиями… это трудно объяснить.

— Может быть, ты просто подсознательно пытаешься выдать желаемое за действительное, — совсем уже мягко сказал Виченте.

Они неумолимо приближались тем временем к лагерю; разговор их сам собой увял, когда среди обнаженных редких деревьев показались палатки. Люди в лагере уже частью проснулись, и оба брата сразу заметили высокую немного неуклюжую фигуру Орсо Кандиано: старший их товарищ стоял возле костра и о чем-то негромко переговаривался со стариком Веньером.

— …кощунство, — донеслись до них слова старого охотника. — Как можно даже думать о таком!

— Но если другого способа не существует? — резко возразил Кандиано. — Ведь вы только что согласились с тем, что есть опасность. А этот человек намеренно желает сохранить все по-старому. Пока он жив, ничего не изменится.

Братья, сделав вид, что ничего не слышали, направили лошадей чуть в сторону, туда, где стояли расседланные животные остальных их спутников. Уже спешившись, Виченте оперся рукою о седло лошади и негромко сказал:

— Кто бы ни написал эту книгу, идеальным стратегом он не был… тебе не кажется, что все его добрые намерения могут быть теперь перечеркнуты одним махом?

— Ты о Кандиано? — почти прошептал Теодато.

— А о ком же?..

Воцарилось напряженное молчание; братья еще немного постояли, переглядываясь, потом оставили лошадей и направились к костру.

Каждый из них был обеспокоен. Теодато то и дело бросал взгляды в сторону Кандиано, который выглядел теперь еще мрачней, чем вчера: нельзя было и усомниться в том, что в эти дни их старший товарищ многое передумал и, видимо, пришел к какому-то неутешительному выводу.

О чем беспокоился Виченте Моро, оставалось неизвестным.

Темные пучины высотного города изнутри мягко освещались огнями фонарей и вывесками; точно напротив широкого окна сияла новостная лента, в которой время от времени проскальзывала крупная фотография анвинитского города.

Сидевшие за столиком кафе люди не обращали на нее никакого внимания.

— …не больше получаса, — предупредил здоровый бородатый детина в видавшей виды куртке, больше всего похожий на опытного уличного бойца: плечи необыкновенной ширины, рассеченная на виске бровь, суровый взгляд светлых глаз. — Не хочу рисковать.

Собеседник его только согласно кивнул.

— Похоже, он приближается к критическому состоянию. Страдает паранойей, мне пришлось немало постараться, чтобы добиться хоть какого-то доверия с его стороны. Все усугубляется, если это так можно назвать, экзистенциальным кризисом: он очевидным образом не понимает, для чего существует, и оттого его поведение становится нестабильным. Он совершенно непредсказуем, часто противоречит сам себе. Не далее, чем вчера он заявил, чтобы я убирался к черту, и в итоге мы даже немного подрались, а сегодня он уже говорит, что без меня никуда не пойдет, и демонстрирует преувеличенное дружелюбие.

— Удалось ли тебе понаблюдать за тем, как он ведет себя во сне? — спросил собеседник здоровяка.

— Да, один раз. Ничего необычного со стороны я не заметил, но когда он проснулся, он очень резко сел и какое-то время сидел так, будто приходил в себя.

— Понятно, — пробормотал тот. Здоровяк потянулся, отхлебнул кофе из маленькой чашечки. Сидевший напротив него человек тоже носил бороду, однако несколько более длинную, и светлые волосы завязывал в хвост, а одет был в неброский черный свитер; весь его вид был какой-то благообразный, может быть, как у священнослужителей или философов глубокой древности, учивших о том, что в этом мире все преходяще. В отличие от своего собеседника, этот человек спортивной комплекцией уж точно не отличался.

— Мое мнение может быть субъективным, — помолчав, добавил уличный боец, — однако мне кажется, что он как свечка на ветру, того и гляди погаснет. Постоянные сомнения терзают его, он часто посреди разговора задумывается и будто бы теряет связь с происходящим. Время от времени он становится безрассудно агрессивным, потом приходит в себя и ведет себя тихо, однако все это очень похоже на стадии, через которые проходили все его соплеменники.

— Скажи, Финн, — мягко перебил его философ, — когда вы подрались, кто победил?

— Я, — немного недоуменно отозвался тот. — Ведь он худенький, да к тому же на полголовы ниже меня, я просто скрутил его…