Ганнибал - Лиловый (II)

— Лекс не приказывает, — напомнил Квинн. — Все его указания носят рекомендательный характер.

— Но это ваша проклятая машина!..

Профессор резко поднялся с места; Леарза от неожиданности осекся, но Квинн лишь отошел в сторону, к широкому окну, за которым сияли небоскребы Ритира, и остановился, заложив пухлые руки за спину.

— Тебе сейчас не понять этого, юноша, — сказал он. — Возможно, поймешь когда-нибудь… потом. Лекс не просто приказывает: ведь Лекс — не человек. Прежде чем дать какое-то указание, Лекс тщательно просчитывает все возможные варианты развития событий. Учитывает прошлый опыт. У нас был… опыт.

— Каин рассказывал мне, — буркнул Леарза, отвернувшись. — О том, что уже четыре планеты погибло, а вы наблюдали все это время.

— Если так, то он должен был рассказать, что мы не были только пассивными наблюдателями, — своим благодушным голосом возразил профессор Квинн.

— О да, он говорил, что на Венкатеше погибло много ваших же людей.

Квинн обернулся, заглянув в худое лицо китаба; Леарза отвечал почти строгим взглядом, брови его были нахмурены.

— Лекс тогда порекомендовал ни в коем случае не вступать в открытый контакт с аборигенами, — произнес толстяк. — Потому наши люди внедрились в их общество, изучали его изнутри. Но мы тогда не имели никакого понятия о массовом бессознательном, тогда как их темный бог уже исподволь разрушал планету; мы никак не могли взять в толк, отчего это происходит. Тогда один из наших же разведчиков нарушил рекомендацию Лекса и сообщил венкам о нашем присутствии, попытался в открытую помочь им. Все закончилось тем, что действительно многие из наших людей погибли, как и тот разведчик.

— Хотите сказать, Лекс всегда прав.

— Нет. Никто не может гарантировать, что все это закончилось бы лучше, если бы все послушали Лекса, и мы остались нераскрытыми до самого конца. Пусть, скорее всего, крови тогда пролилось бы меньше.

— Вот почему, — пробормотал он. Профессор хранил тишину; дневной свет заливал его крупную фигуру. — Вы не вмешивались в наши дела, потому что боялись. И этот ваш Лекс запретил спасать людей, потому что счел, что все равно не имеет смысла… Но Бел пошел наперекор ему? А вы не боитесь, что я… ну, сойду с ума или еще что-нибудь такое?

— Нет, — коротко сказал Квинн.

— Но почему Бел?..

— Беленос неуравновешенный, — пояснил профессор. — Его не сразу приняли в разведчики, Лекс настойчиво рекомендовал ему избрать другой жизненный путь. Юному Морвейну не хватает хладнокровия, Леарза. Но он все равно пошел в разведческий корпус, вопреки всему, а почему — это, я думаю, лучше тебе спросить у него самого.

Морвейн, глядя на которого, ни за что нельзя было бы сказать о нем «юный», в это время стоял в темном холле, сунув пальцы под ремень брюк, и хмурился. Рядом с ним беззаботно притопывал в такт одному ему слышимой мелодии Каин; здесь же присутствовал и Таггарт, с каменным лицом куривший сигарету.

Лекс со свойственной ему машинной педантичностью расписал задания едва ли не по минутам, составил списки людей, которые должны будут отправляться на эти задания, и собравшиеся в корпусе разведчики деловито сверялись со списками, отыскивали свои фамилии (или просто имена), негромко обсуждали детали.

Каин и Таггарт хладнокровно ждали, пока появится последний список, самый важный; в нем они себя и нашли, наряду с капитаном Касвелином и несколькими другими опытными разведчиками.

Фамилии Морвейна не нашлось ни в одном списке.

— Ожидаемо, — наконец буркнул Бел, когда осознал, что глаза его не обманывают. — Я еще удивлен, что он не отправил мне рекомендацию сменить род деятельности.

— Да ты никак злишься на Лекса, — хохотнул Каин. Андроида издавна забавляла эта неуравновешенность Морвейна, и он никак не мог удержаться, чтобы не поддеть товарища. Морвейн сердито опустил голову.

— Я понимаю, что он прав, — возразил он. — …Ничего, быть может, просто Лекс считает, что я должен заниматься руосцем, раз уж я приволок его в Кеттерле.

— Это верно, — заявил андроид. — Ты же понимаешь, Бел, а?.. Ты приволок его сюда и этим самым навсегда повесил его на свою шею. Мальчишка никогда не станет полноценным гражданином, не станет самостоятельным. Рано или поздно вы возненавидите друг друга, ты его — за то, что он висит у тебя на шее, он тебя — за то, что ты притащил его сюда.

— Ты мне что, вздумал пересказывать лекцию профессора Квинна? — разозлился Морвейн. — Так я и тебе повторю…

— Заткнись, — перебил Каин и расхохотался. — И я сейчас точно так же, как и он, после своей лекции благодушно предложу свою помощь. По словам Гавина, мальчишка значительно повеселел после визита в Дан Улад! Нужно, чтоб он больше общался с обычными жителями Кэрнана, и с младшими тоже. Со временем, может быть, попривыкнет.

— Да, под обычными он имеет в виду себя и свою компанию, — заметил Таггарт, глядевший в сторону. — Но, в общем, наше задание начнется точно еще очень не скоро, и у нас есть время.

— Что, даже ты будешь в этом участвовать?

— Почему нет. В бар же пойдете?

Они обменялись насмешливыми взглядами.

— А то.

Он проснулся с запахом пустыни на губах. С ним иногда такое бывало; во сне он был в Саиде, в родных местах, и не сразу, проснувшись, сообразил, что Саид остался по-прежнему во сне.

Комната была наполовину залита голубоватым ночным светом. Ночной свет никогда не затухал здесь, в Ритире, и Леарзе снова вспомнились ночи в усадьбе Морвейнов: шумные из-за сверчков, полные шелестом ветра и чужим дыханием.

Но, в общем-то, и здесь неплохо. Так он решил, поднялся с постели и подошел к широкому окну.

Все-таки этот вид ослепителен, думал Леарза, положив ладонь на стекло. Ладонь налилась призрачным светом, который испускал город. Звезд здесь никогда не было видно, но в Ритире свои звезды, они снуют между гигантскими сияющими небоскребами, ныряют в золотистую бездну к самой поверхности планеты, поднимаются в багровую высь.

И даже если всем великолепием управляет всего лишь машина, эта машина создана людьми, равных которым не было.

В последние дни Леарза перестал испытывать отвращение к Лексу и принципам жизни в Кеттерле; просто принял это, как должное. Какая, в конце концов, разница?.. Разве люди, управляемые другим живым человеком, — если их очень много, — не чувствуют точно такое же безразличие и космическую отдаленность от своего правителя? Кто из них видел его живьем, кто с ним разговаривал? Есть какое-то существо, которое принимает решения, — и ладно. Особенно если эти решения устраивают всех.

Поначалу, конечно, он не мог удержаться и задавал подчас смешные вопросы профессору Квинну.