Ганнибал - Лиловый (II)

— Ты имеешь ко времени самое прямое отношение, Леарза. Или ты забыл, кто ты?

— Проклятый неудачник.

— Время неравномерно. Оно истинно только в одном-единственном моменте: сейчас. Прошлое уже утрачивает свою истинность, становится иллюзией. Будущее еще не наступило и может быть изменено.

— Разве? — оскалился Леарза. — Очень тебе удалось изменить его, а?

— Я пытался. То, что я не смог, лишь означает, что я был слаб.

— Уж если ты был слаб…

— Были и сильней меня, — возразил Эль Кинди. — К сожалению, наш Дар всегда был самым… тяжелым бременем. Многие сходили с ума, не в состоянии справиться с видениями.

Леарза промолчал. Время стояло на месте; единственный истинный момент…

— Человечество насажено на иглу времени, — добавил Эль Кинди, оглядываясь на облачное море позади себя. — И не может слезть с нее. Но такие, как мы…

— Не сравнивай меня с собой! У меня нет твоего проклятого Дара и никогда не было!

— Почему ты считаешь, что его никогда и не будет?

Он осекся.

Тишина.

— Нет, — прошептал Леарза. — Только не это. Нет. Этого не может быть. Ведь дедушка сказал, что Дар не откроется мне. Я лишен твоих чертовых способностей. Я…

— Он сказал, что Дар не откроется тебе, — перебил его Эль Кинди, и его золотые глаза уставились на китаба. — Что небо заберет тебя раньше. Небо забрало тебя.

— Надоели, честное слово, — чуточку сердито буркнул себе под нос молодой Теодато Дандоло, комкая надушенную записку и метко швырнув ее в корзину для бумаг. — Спасибо, Нанга, и можешь идти.

Нанга, смуглый и пожилой уже бездушный, коротко поклонился и послушно вышел.

Теодато Дандоло принадлежал к древнему, хотя, может быть, доселе не слишком знатному клану, в числе представителей которого талантливые люди встречались, но довольно редко; сам он был гордостью и главной надеждой своих родителей, которые, невероятно обрадовавшись тому, что их сын открыл в себе дар вычислителя, вскоре после его совершеннолетия удалились на покой в один из уединенных степных монастырей. В самом деле Теодато был на удивление на них не похож; почтенные супруги Дандоло с младых лет были честолюбивы и амбициозны, помимо прочего, свято чтили учение Арлена и твердо для себя решили, что закончат свою жизнь в медитациях и посте.

Молодой их отпрыск терпеть не мог старые традиции и не слишком-то стремился занять какое-нибудь уважаемое место в Централе. Разумеется, его приняли в гильдию вычислителей, и довольно часто у него появлялась какая-нибудь работа, но карьерный рост Теодато интересовал мало.

И тут еще этот докучливый двоюродный брат, который, видите ли, решил, что необходимо простить друг другу старые обиды (родительские в том числе), и с неделю тому назад прислал письмо, в котором просил разрешения нанести визит.

Теодато пожал тогда плечами и ответствовал, что он ничуть не возражает, — в самом деле ему было глубоко наплевать. Но потом каким-то образом выяснилось, что о прибытии этого проклятого Моро знает весь Централ, и каждый второй встречный непременно желал выразить свое мнение по этому поводу, предпочтительно самому Теодато; дамы писали записки, убеждая его простить (что прощать?..) и принять этого Моро, как брата-близнеца, седовласые старики наставляли его, даже были те, кто считал, что двоюродного брата нужно гнать в шею и вспомнить, по какой причине их родители разругались. Теодато, между прочим, об этой самой причине не имел ни малейшего понятия и нисколько не желал знать.

Ну что ж, по крайней мере, вот уже сегодня дражайший братец должен прибыть полуденным рейсом в Тонгву, некоторое время Централ точно будет стоять на ушах, ну а потом уж они налюбуются на объект своих сплетен и, даст небо, успокоятся.

С такими раздраженными мыслями Теодато собирался на железнодорожный вокзал: любезного гостя надо было встретить.

На Анвине вот уже не первое тысячелетие производились автомобили: бездушные машины с железными внутренностями, однако использовались они лишь в крайних случаях, и на широких улицах Централа редко можно было встретить хоть один, поскольку аристократы издревле предпочитали лошадей. Теодато было наплевать на то, что у машины внутри бесчувственный двигатель, собранный из металла: зато машина перемещалась во много раз быстрее лошади. Только приходилось все-таки седлать игреневого жеребца, да к тому же, эта скотина обладала чертовски скверным характером и вот теперь опять едва не оттяпала хозяину палец; по привычке выругавшись себе под нос, он все-таки вскочил в седло.

Прибыв на вокзал раньше почти на полчаса, Теодато принялся бесцельно бродить по перрону и продолжал ругаться про себя. По правде говоря, он не имел никакого представления даже о том, как выглядит его двоюродный брат: за всю его жизнь, понятное дело, его родители вообще никогда не упоминали ни о нем, ни о его семье, только как-то однажды сухо сообщили, что «дядя Рикардо смертельно оскорбил папу».

Лишь бы этот Моро не оказался сентиментальным нытиком, не полез к нему с родственными объятиями, — сердито размышлял Теодато, и в таких размышлениях он провел все эти полчаса, когда наконец не объявили о прибытии поезда из Вакии; тяжко вздохнув, Теодато извлек из портфеля заготовленную табличку и встал с нею возле входа в здание вокзала. Вид у него, должно быть, был довольно унылый.

На перроне кишели люди; прибывших встречали, раздавались крики, смех, слезы, постепенно толпа рассасывалась, приехавшие и встречавшие один за другим проходили мимо Теодато, а братца все не было. Он уж успел озадачиться и подумать: никак перепутал время или день? Или напутал сам Моро? Или он вовсе раздумал приезжать?..

Так Теодато начал оглядываться, размышляя, что же ему делать, и не обратил внимания на угрюмого человека, шедшего в потоке пассажиров, так что даже вздрогнул и вытянулся по струнке, когда незнакомый бас прервал его мысли:

— Значит, ты и есть Теодато Дандоло.

Обернувшись, Теодато хлопнул глазами и в некоторой растерянности ответил, еще не соображая, что видит:

— Да, это я. А ты Виченте.

— Верно, — сказал тот. Теодато наконец рассмотрел его и едва не присвистнул.

Человек, стоявший перед ним, был высок, черноволос, и лицо у него было словно вытесано из камня: с жестким подбородком, слегка запавшими щеками. Холодные глаза смотрели на него в упор.

«Да, — немного озадаченно подумал про себя Теодато, — сентиментальностью тут и не пахнет».

В рамках классической геометрии никогда не рассматривалось время как таковое; классическая физика же рассматривала время как отдельную субстанцию и помещала эту субстанцию вне своей компетенции. В те далекие дни время было сугубо философским понятием, однако издавна люди задумывались о нем и мечтали о путешествиях в прошлое или будущее. Наука продолжала развиваться, ее аппарат рос, наконец несколько ученых, прославив этим свои имена навечно, разработали совершенно новую теорию, которая ныне известна как теория относительности.