Ганнибал - Лиловый (II)

Сама по себе идея Камбьянико была даже глупа; рассказавший о ней Тегаллиано аристократ смеялся и пожимал плечами в недоумении. Конечно, это не более, чем слова: все знают, что из себя представляет Камбьянико. Но вот другой человек будто бы под влиянием этого пустозвона действительно отправился в кварталы закованных и привел оттуда бездушного.

В отличие от Камбьянико, с которым Тегаллиано едва ли здоровался при встрече, Орсо Кандиано хорошо был известен ему. Марчелло Тегаллиано разбирался в людях и знал: перед ним человек упрямый, с сильной волей, и если такой что-нибудь вобьет себе в голову, так просто это не пройдет. Тегаллиано беспокоился.

Это беспокойство и привело его во дворец Наследника, где в своем любимом кабинете нашелся и сам Фальер, осунувшийся и похудевший в последнее время, со странными полузажившими ожогами на руках. Спрашивать его об этом, впрочем, было бы слишком дерзко, и Тегаллиано ограничился тем, что остановился на почтительном расстоянии от Наследника, у другого конца длинного стола, и вежливо склонил курчавую голову.

— У вас есть какие-то новости? — спросил Фальер, устало откинувшись на спинку кресла. Тусклый свет падал на него сверху, заливал золотистым огромный лоб Наследника, оставив глаза в тени.

— Не то чтобы это было очень важно, господин Фальер, — немного неуверенно произнес Тегаллиано, — однако я счел, что лучше довести это до вашего сведения. Недавно изданная книга философа Контарини вызывает… нездоровый ажиотаж в Централе. Некоторые люди организовали так называемое общество по защите прав бездушных, а один человек даже забрал закованного из самых нищих кварталов к себе.

Фальер молчал; по его лицу невозможно было сказать, о чем он думает. Тегаллиано покорно ожидал реакции, заложив руки за спину. Он немного опасался, что Наследнику эта новость покажется слишком незначительной.

Однако наконец Фальер медленно кивнул.

— Ясно, — сказал он. — К сожалению, это сейчас не может быть главным предметом для беспокойства, но совсем без внимания это оставлять мы не должны. Для начала… предупредите этих людей, Тегаллиано. Напомните им: мышление бездушного мало напоминает наше, многие вещи, которые нам кажутся ужасными, для них нормальны. Им не нужно столько заботы.

— Хорошо, — коротко ответил Тегаллиано и склонился.

Оставив Наследника думать о чем-то своем, он в тот же вечер направился в особняк Кандиано. Здраво рассудив, что Камбьянико предупреждать нет смысла: все равно его общество скоро лопнет, как мыльный пузырь, когда председателю надоест эта идея, — Тегаллиано предпочел сразу переговорить с более серьезным противником.

Кандиано был у себя, почти сразу спустился в небольшую темную гостиную, куда гостя провела пожилая женщина из числа прислуги. За сутулой фигурой хозяина тенью шел высокий смуглый закованный, однако Тегаллиано был о нем наслышан и ничуть не удивился.

— Я здесь в каком-то смысле по долгу службы, Орсо, — после краткого обмена приветствиями сразу мягко произнес он. — Ты хорошо знаешь, благополучие бездушных в Тонгве — моя прямая ответственность. Судя по всему, ты считаешь, я недостаточно хорошо справляюсь со своими обязанностями?

— Ты бываешь в их кварталах, — сухо отозвался Кандиано, — и не мне рассказывать тебе, как они живут. Этого человека ждала голодная смерть, если бы я не забрал его. Я своими глазами видел покойника на улице, и никто не озаботился тем, чтобы похоронить его. Тело просто лежало на обочине. По-твоему, это благополучие?

— С нашей точки зрения, нет, — сказал Тегаллиано и сложил руки на груди. — Но я хорошо знаю то, что тебе, может быть, неизвестно. У бездушных иной взгляд на мир. Многое из того, что тебе кажется непереносимым, для них — привычная повседневность.

— Это не делает смерть от голода и холода приемлемым фактом.

— …Ты взял себе этого человека, — Тегаллиано кивнул в сторону угрюмого закованного, — и говоришь, что спас его. Он стар, немощен? Может быть, тяжело болен?

— Нет.

— Тогда должна была быть своя причина, отчего он не в состоянии был заработать себе на пропитание. Дай угадаю; ты, юноша, чересчур любишь распускать кулаки.

Закованный промолчал, однако выражение его лица неуловимо сменилось.

— Вижу, я прав, — спокойно сказал Тегаллиано. — Понимаешь ли, Орсо, на улице без средств к существованию оказываются обычно… такие, как он. Нормальный закованный, если он прилежно работает, никогда не останется без куска хлеба и крыши над головой.

— Что же, мне следовало бросить Мераза умирать?

— Я понимаю, тобой руководит милосердие. Это хорошее чувство, но помнишь, Орсо? Что лучше: один раз накормить голодного или научить его удить рыбу? Этот юноша вполне мог выжить и без твоей помощи, и даже, скорее всего, так и произошло бы: голод и холод усмирили бы его неуживчивый норов, и в скором времени его взяли бы обратно на работу.

Кандиано помолчал, склонив голову, но в его позе уже сквозило упрямство, и это мгновенно заметил его гость, вздохнул про себя.

— Ты хочешь сказать мне, Марчелло, что ты не одобряешь мое решение, — потом сказал Кандиано. — Что ж я, по-твоему, должен вернуть Мераза обратно на холодные улицы?

— Нет, нет, — отмахнулся тот. — Конечно, нет. Ты принял это решение, и никто не станет заставлять тебя менять его. Но я хотел бы, чтобы ты… подумал, Орсо. Я говорил с господином Фальером: он знает о теориях Контарини, однако не одобряет их. Ты понимаешь, что это значит.

— …Да. Что же Камбьянико? Ты и его… предупредишь подобным образом?

— Ты же не хуже моего знаешь, что за человек этот Камбьянико, — коротко рассмеялся Тегаллиано. — Одни слова, никаких действий. Я счел необходимым поговорить с тобой, потому что я уважаю тебя, Орсо, а эти былинки на ветру ничего не решают, они лишь клонятся то в одну, то в другую сторону.

Кандиано кивнул.

— Спасибо, Марчелло.

Они прощались, как старые друзья; они действительно давно знали друг друга. Закованный за спиной хозяина особняка угрюмо продолжал молчать, а взгляд у него был недобрый. Тегаллиано хорошо понимал, почему, и напоследок сам взглянул на него, так что тот даже чуть побледнел.

Пусть знают.

В холодной тишине они поднялись по лестнице, и Кандиано открыл тяжелую дверь кабинета; Мераз по привычке прошел за ним. В кабинете было темно и еле заметно пахло воском, на письменном столе грудой были навалены книги, шторы закрыты. Кандиано опустился в свое любимое кресло и нахмурился; закованный остался стоять, глядя в сторону.

— Что ты думаешь об этом человеке, Мераз? — спустя какое-то время спросил Кандиано.

Закованный молчал, будто не до конца уверенный, стоит ли говорить; однако Кандиано остро взглянул на него, и Мераз все-таки ответил: