Борис Зеленский - Вечный пасьянс

— А остальные «сердитки» откуда?

— Я много названий ему сказал, все, что спрашивал.

— Ишь ты, оказия. Эта… ему понравилась. Эта… всем нравится, когда лишнего переберут.

А про себя Моготовак подумал: «Что-то здесь нечисто. Сын не говорит название похлебки. А ведь у него память молодая, не дырявая, не то, что у меня или матери…»

Странно. Задарма сыплет «сердитками»… Стоит на такое посмотреть.

Вождь с трудом поднялся, почистил колени и обратил свой взор в сторону площади. Гримобучча сидел на мешке. Вокруг него толпились камариски.

Моготовак окликнул шедшего навстречу Белаксая:

— Что это с народом?

— Большой Человек дает деньги. Скажешь в зеленый ящик что-нибудь, получаешь «сердитку». А диковинами торговать не желает, мурлыш слатаций!

Ругательство соскочило с уст Белаксая, будто каждый день этим занималось. Моготовак сделал вид, что не заметил оплошности Старейшины.

— Ты не подскажешь, как зовется похлебка, от которой по утрам голова свежеет?

Старейшина покачал головой.

— Не подскажу. Да я эту… и не пользую в качестве. Мне больше дымящийся стебель помогает!

«Хм, надо будет попробовать стебель», — подумал вождь. Подойти к Гримобучче он не решился, присел на лежащее бревно дерева зиглу и уставился на заводь с лазурной тиной.

Всегда в погожий день забитая мелюзгой, нынче она выглядела угрюмой и пустынной. Наверняка малыши не отстают от взрослых и крутятся рядом с зеленым ящиком, наперебой выкладывая названия…

Вечером у входа в хижину он наткнулся на жреца. Тот сидел, по-солимьи скрестив ноги. Рядом лежала тканая Книга Памяти.

Это было невероятно: Дагопель достал Книгу из капища! Вопиющее нарушение заветов отошедших предков! Да он просто чмокнутый! Иногда такое случалось с камарисками, прогневившими чем-нибудь Матерь Полуночи. Она приходила неслышно во тьме и припечатывала уста ко лбу несчастного.

Потрясенный, Моготовак опустился рядом. Но нет! Ничего, кроме морщин, на лбу Дагопеля не выделялось. Жрец раскрыл Книгу и ткнул пальцем наугад.

О, Духи! На месте радующей глаз каллиграфической паутины, повествующей о самых значительных событиях в жизни камарисков, зияли безобразные пустоты. Бедные паучки-летописцы суетились, латая дыры и сращивая мохнатые обрывки. Книга была безнадежно осквернена и, самое поразительное, осквернение это продолжалось! На глазах Моготовака лопнули и разошлись радиальные нити, только что бывшие целыми!

Дагопель всхлипнул и вдруг завыл на щербатый лик Третьей Луны, как будто специально выглянувший в просвет между тучами:

— У-ууу! Мурлыш слатаций, вздрюченный у выкосты тышлензая! Грестер квабнутый, пынтышлак стюдлый, базла видноватая!

Если бы Моготовак услышал такие непотребства вчера, не миновать нечестивцу позорного купания в заводи, но тут и он сам, того не ожидая, вдруг выпалил:

— Хапси пруна прекана!

Ни одно из обыденных слов не сохранилось в памяти и это было ужасно. Словарь вождя был пуст, как кувшин после возлияния. Впрочем, нет, из подсознания выплывали все запрещенные в обиходном языке понятия. Ругательства сновали в мозгу, как эти… почуявшие этот…

— Грестер нужно пынтышлать! — только и сказал Моготовак.

Как ни странно, Дагопель уловил смысл и исчез в темноте. Через некоторое время Старейшины собрались в известном месте и в известном составе.

На лужайке они обращались друг к другу по-зимнему — летние имена запропастились туда же, куда и остальные слова. Племя переходило на зимнее имя всегда по окончании Сезона Дождей — вмешательство злых чар нарушило традицию.

Объясняясь преимущественно на пальцах и подкрепляя доводы сочными выражениями, все сошлись на том, что зеленый ящик Большого Человека не очередная диковина, а могучий Дух. Дух пожирает слова, и Гримобучча до отвала накормил его речью камарисков. За пригоршню «сердитою» он умудрился скупить бесценный дар девы Чеганы, оставив племени для общения одну только неприличность, известное дело, никому из камарисков не придет в голову ругаться в присутствии чужеземца!

Долго придумывали Старейшины, как вернуть отнятое сокровище. Усколий, а по-зимнему Вьюж, предложил «затышлять»Гримобуччу во сне. Лучший птицелов Яггер, звавшийся теперь Тымпой, изобразил силками достаточно красноречивую картину, а бывший Белаксай, ныне Чагеш, сказал просто: « СтавраногоГримобуччу в стыпню!»

Но ни одно из предложений не решало главной проблемы — проблемы зеленого ящика.

И тут снизошло откровение на жреца. Он вдохновенно сыграл пантомиму, напомнив финал своей притчи. Постепенно до каждого дошел смысл последней фразы пустынника: «ЕСЛИ ЗАМАНИТЬ ДУХА В ПЛАМЯ, ЧАРЫ РАЗВЕЮТСЯ!»

Гримобучча открыл глаза в прекрасном расположении духа. Ему приснилось, что Ректор-Консул жмет ему руку, обещает увеличить субсидии и материально-техническую оснащенность…

Сновидение растворилось в утренней прохладе, а Большой Человек сообразил, что в стойбище непривычно тихо. Никто не пытается обменять лексикон на эквивалент в твердой валюте. Правда, и менять-то фактически нечего — по подсчетам, почти весь активный словарь племени перекочевал на мнемоленты.

Он приподнялся на локте и увидел кострище с обугленными остатками мнемофона. Кассеты с мнемолентами расплавились и походили на червей, которыми его потчевали позавчера. Слава Богу, одна из кассет осталась неповрежденной. Индикатор записи светился красным, значит, кассета продолжает хранить духовные богатства аборигенов.

Если бы Любитель Чужих Слов знал, какие духовные богатства содержит эта мнемолента! Перед тем, как развести костер, Старейшины, озабоченные чистотой лексикона молодых камарисков, позволили Пожирателю стереть из их памяти все духомерзкие выражения, снабженные комментариями Моготовака на непечатном языке Больших Людей…

Гримобучча не стал надевать лингошлем. И так все было понятно — камариски перехитрили землянина. Племя покинуло стойбище, предварительно швырнув в огонь аппаратуру. Мнемозапись не переносит высокой температуры, и ленты отдали назад все, что похитили…

— Прощай, премиальные! — сказал Гримобучча и забросил мешок на спину. Под ним обнаружились монеты, ожерелье и пузатый кувшин с этой… замечательной штукой.

Гримобучча промочил горло, окинул оценивающим взглядом брошенные хижины и достал из кармана психокамеру — последнюю новинку РЕАЛЬНОГО КИНО.

Пяти минут хватило, чтобы окружающий пейзаж исчез из реальности и перешел на пленку, будто никогда не существовало ни стойбища, ни заводи с лазурной тиной, ни тропы, по которой Гримобучча пришел к камарискам.