Руслан Мельников - Рыцари рейха

Бенедикт вскочил. Что-то звякнуло. Что-то встопорщилось сбоку — что-то очень похожее на кобуру. Да, здесь не псковский Кром, здесь ничто и никто не помешает святому отцу разгуливать с оружием. Штандартенфюрер судорожно вытер лицо. Дышал он тяжело. И говорил со всхрипом, едва сдерживаясь:

— Ладно, полковник. Вижу, сегодня беседы у нас с тобой не получится. Что ж, посиди подумай. Продолжим завтра. Но если и второй раз мы не найдем общего языка, солдатские казармы покажутся твоей женушке детскими забавами — это я тебе обещаю. А вот за это, — Бенедикт брезгливо отряхнул капюшон, — за это умрет один из них.

Эсэсовец обвел горящим взглядом дружинников Бурцева:

— Прямо сейчас и умрет. Кого мне выбрать? Не посоветуешь, товарищ Исаев?

Дверь в подвал отворилась с омерзительным скрипом.

— Господин! Отец Бенедикт!

По лестнице сбежал невысокий пухленький человечек в одежде тевтонского кнехта. Черная плотная куртка, на груди — Т-образный крест, на голове — шлем-шапель, на поясе — короткий меч и увесистая связка ключей.

— В чем дело?! — холодно осведомился псевдомонах.

— Виноват. — Кнехт низко склонил голову. — Но только что прибыли посланцы синьора Типоло. Люди дожа требуют немедленной встречи с вами. Они привели...

— Проклятье! — вспылил штандартенфюрер. — Что им нужно?

— Задержан брави [26], — понизил голос кнехт. — Тот самый. Джезмонд Одноглазый...

Бенедикт переменился в лице.

— Где он? Где Джезмонд?! — Эсэсовец в одежде монаха шагнул к служке.

Кнехт развел руками:

— Так здесь он уже. Дож прислал его под охраной верных гвардейцев. И я посмел потревожить вас, чтобы доложить...

— Немедленно ко мне! — приказал Бенедикт. — Прямо сейчас! Прямо сюда!

Кнехт торопливо скрылся за дверью.

— Похоже, полковник, твоим друзьям повезло, — проронил Бенедикт, не оборачиваясь. — Ими я займусь позже.

Немец нервно расхаживал по темнице. Взволнованный, должно быть, до крайней степени. Длинные монашеские одежды, перепачканные тюремной баландой, вздрагивали и опадали широкими складками, подобно крыльям летучей мыши. На Бурцева и его спутников штандартенфюрер СС больше не смотрел. А вот на вход в темницу нет-нет да и бросал нетерпеливые взгляды.

Лишь когда за дверью звякнул металл, Бенедикт остановился, набросил на голову капюшон, обрел невозмутимо-величественный вид.

Дверь снова скрипнула. Кнехт семенил впереди, указывая дорогу посланникам дожа. Следом вышагивал рослый широкоплечий воин — по всей видимости, предводитель венецианской стражи. Одет он был в гибкий кожаный панцирь, обшитый стальными пластинами, и плащ с капюшоном. Левая рука покоилась на эфесе широкого палаша с чашеобразной гардой, сплетенной из тонких стальных прутьев. С широкого пояса свисал также пухлый кожаный кошель. Массивный золотой перстень, поблескивающий почему-то не на большом пальце руки, где ему было бы самое месте, а на цепочке, тоже мог принадлежать только ну очень богатому человеку. На ногах бравого вояки красовались башмаки с высокой подошвой и некое подобие обтягивающих колготок — ярких и разноцветных. «Словно с балетной сцены спрыгнул», — неприязненно подумал Бурцев.

Зато на голове «танцора» возвышался массивный шлем-барбют [27]. Выделывать балетные «па» с таким намаешься, а вот рубиться — в самый раз. Шлем имел Т-образную прорезь, открывавшую глаза, нос и тонкогубый рот воина, однако надежно защищал лоб, виски и щеки. Барбют здорово смахивал на античные боевые головные уборы. Будь у этого горшка на покатой макушке гребень с конским хвостом, венецианского рубаку можно было бы принять за какого-нибудь заплутавшего во времени эллина.

Позади «эллина» шли еще двое. Тоже в несуразных колготках и высоких грязных башмаках, но без мечей и панцирей. Из доспехов на них были лишь толстые стеганые куртки и легкие каски. Из оружия — короткие копья, древками которых венецианцы бесцеремонно подталкивали пленника со связанными руками.

Джезмонд Одноглазый оказался маленьким невзрачным человечком с наглой улыбочкой на небритом лице. Если бы не черная повязка через правый глаз, заурядная внешность грозного брави вряд ли отложилось бы в памяти.

Однако неброский облик наемного убийцы, вероятно, с лихвой компенсировали его незаурядные профессиональные качества. По крайней мере, вслед за венецианской стражей в подземелье сразу вошел дополнительный конвой. Два тевтонских брата-рыцаря в белых нагрудных коттах с черными крестами — оба без доспехов, но при мечах. И два эсэсовца в форме знакомого уже Бурцеву песочного цвета и со «шмайсерами» на брюхе.

Кнехт отступил в сторону. Тевтоны и фашисты замерли у двери. Венецианцы остановились перед Бенедиктом. Джезмонд тоже встал. На монаха-эсэсовца он не смотрел, зато с любопытством вглядывался в лица колодников. Видимо, заранее изучал будущих сокамерников, а может быть, и соседей по эшафоту.

— Кондотьер, — штандартенфюрер еле заметным кивком поприветствовал начальника стражи.

— Святой отец, — эллинско-венецианский шлем-барбют склонился гораздо ниже монашеского капюшона. — Я прибыл по личному поручению синьора Типоло.

«Эллин» говорил по-немецки с сильным акцентом.

— Подтвердите ваши полномочия.

Венецианец снял с шеи массивный перстень на цепочке. Протянул. Проговорил — без нажима, без агрессии, как бы между прочим:

— Вообще-то, по пути сюда я уже трижды показывал знак дожа.

На его замечание не обратили ни малейшего внимания. При свете факела Бенедикт долго и внимательно изучал рисунок на печатке.

— Да, это перстень синьора Типоло, — наконец подал голос штандартенфюрер.

Немец вернул кольцо:

— Я вас слушаю, кондотьер.

— Синьор Типоло передает вам своего пленника Джезмонда по прозвищу Одноглазый в знак признательности и вечной дружбы с благочестивым орденом Святой Марии и могущественными Хранителями Гроба, — торжественно объявил венецианец.

— Благодарю, — голос Бенедикта звучал сухо и недовольно, — но, право, не стоило так рисковать и самим везти его ночью через весь город. Если бы Джезмонд провел пару лишних часов в дворцовой тюрьме, мир не рухнул бы.

Начальник стражи скорбно вздохнул. Заговорил, словно оправдывая своего господина:

— Синьор Типоло уже не верит в надежность своих тюрем и преданность надзирателей. Даже душные камеры Пьомби и осклизлые от влаги Поццы [28]вряд ли уберегут человека, знающего слишком много. А Джезмонду известно, кто из членов сената жаждет смерти дожа. Вряд ли пленник дожил бы до прибытия ваших людей. Яд, кинжал или удавка — и Джезмонд замолчал бы навеки... Даже на самого искусного брави, закованного в колодки, всегда найдется свой брави.