Руслан Мельников - Рыцари рейха

Эсэсовец нахмурился:

— Неужели все настолько плохо? Дож уже перестал быть хозяином в дворцовых тюрьмах?

— Вам должно быть известно, отец Бенедикт, насколько тяжело и непрочно положение синьора Типоло, — потупил взор венецианец. — Большой Совет разросся непомерно. Вместо оговоренных венецианскими законами четырехсот восьмидесяти сенаторов из шести округов там числятся по несколько представителей почти всех влиятельных кланов республики. Дошло до того, что не граждане Венеции, а Большой Совет сам назначает трибунов, которым надлежит ежегодно избирать сенаторов. Малый же совет — Совет сорока, некогда вершивший лишь правосудие над преступниками, ныне заправляет практически всеми делами республики. При этом сенаторы спят и видят, как бы превратить дожа Венеции в нарядную, но безвольную марионетку. Синьор Типоло противится этому, но за сенатом стоят большие интересы и большие деньги. Благородным семействам Венеции неугоден неуступчивый дож. Главой республики они намерены провозгласить своего ставленника — синьора Моро из гильдии стеклодувов, а синьора Типоло...

Красноречивый взгляд, брошенный начальником стражи на палаш у бедра, избавил его от необходимости заканчивать фразу.

— Сейчас, когда мой господин, благодаря вам, — еще один почтительный поклон «эллинского» шлема, — заключил дружественный союз с орденом Святой Марии и Хранителями Гроба, сенаторы взволнованы сверх всякой меры. А поэтому — да, святой отец, даже дворец дожа, даже тюрьма дожа наводнены шпионами и соглядатаями. Однако сенаторы опасаются могущественных Хранителей Гроба еще больше, чем синьора Типоло, а потому брави Джезмонд Одноглазый прибыл в Венецию, чтобы устранить вместе с дожем и вас, отец Бенедикт.

— Мне все это хорошо известно, кондотьер. Скажите лучше, где вы задержали Одноглазого?

— Его схватили уже во дворце дожа. Как и с чьей помощью Джезмонд проник туда, выясняется. Сам он пока не сказал ни слова. Но синьор Типоло полагает, что ваши люди сумеют развязывать язык упрямцу.

— Это так, — серьезно кивнул эсэсовец.

— Только синьор Типоло убедительно просит, чтобы вы позволили и нам присутствовать на допросе. Моему господину тоже хочется поскорее узнать имена заговорщиков, заплативших этому брави.

Щека штандартенфюрера чуть дернулась. Немец, однако, быстро совладал с собой:

— Не возражаю, кондотьер. Приступим прямо сейчас. Пусть это представление будет первым уроком и для моих новых друзей.

Бенедикт выразительно глянул на пленников в колодках. Ухмыльнулся:

— Палача сюда. Живо!

Служку-кнехта из темницы как сквозняком выдуло. Уходя, он плотно притворил дверь. Тевтонско-эсэсовская стража застыла у входа. У рыцарей руки словно прилипли к эфесам мечей. У автоматчиков — к «шмайсерам». К немцам деликатно отступили и венецианцы. Гвардейцы дожа не желали мешать процедуре допроса. Только наблюдать. Только слушать.

Бенедикт стоял напротив Одноглазого. Штандартенфюрер в монашеской рясе с интересом юного натуралиста рассматривал связанного брави.

— Ну так что, Джезмонд? Будем ждать пыток, или все-таки заговоришь? Кто тебе платит? Чьи приказы ты исполняешь?

Наемник-убийца молчал.

— Хочешь сказать, что не понимаешь немецкого? Надо же! А о тебе ходят та-а-акие легенды! Говорят, ты превосходно владеешь английским, французским, немецким, итальянским... Неужто врут?

Молчание...

— А может, зря упрямишься, Джезмонд? У тебя ж ничего не вышло. Господь хранит меня — ты не находишь? Так стоит ли противиться воле Божьей?

Киллер растянул губы в злой улыбке и в этот раз, вопреки ожиданиям, ответил. В самом деле — по-немецки. Четко, без акцента:

— Тебя хранит вовсе не Господь, Бенедикт, а Князь Тьмы. Но он не всесилен. Ты умрешь, червь, именующий себя Хранителем Гроба.

— Забавно, — кажется, «святой отец» начинал веселиться. — И когда же, позволь узнать?

Дерзкий киллер Джезмонд Одноглазый оскалился в лицо собеседнику:

— Сегодня. Сейчас!

Его движения в неверном свете трескучего факела не уловил, не заметил никто. Никто, наверное, и не понял, отчего ухмылявшийся мгновение назад Бенедикт вдруг подался назад.

Веревки, как казалось до сих пор, туго и надежно стягивавшие запястья Джезмонда, словно по волшебству спали с пленника. Откуда-то из широкого рукава в ладонь брави скользнул миниатюрный кинжал с узким лезвием.

— Убить! Всех! — хрипло вскричал «святой отец».

Бенедикт уперся спиной в стену, сунул руку под рясу. «Ищет пистолет», — понял Бурцев.

Однако сразу вырвать оружие из путаных складок монашеского одеяния оказалось не просто. А Джезмонд уже прыгнул к жертве. Удар наемного убийцы был молниеносен. Удар был неотразим: снизу вверх, под левое подреберье. Этот одноглазый тип прекрасно владел приемами ножевого боя!

Однако и Бенедикт демонстрировал завидную реакцию. Первый выпад противника штандартенфюрер отбил ногой. Рука брави ушла в сторону, но клинка своего Джезмонд не выпустил, развернулся, рассек воздух обманчивым движением. И пырнул снова — коротко, сильно. И вновь острие кинжала не достигло цели. Отточенная сталь пропорола черную ткань, скрежетнула по металлу.

Ого! А святоша-то наш, оказывается, носит кольчужку под рясой! Да не простую, небось, а созданную в тайных лабораториях Третьего Рейха.

Джезмонд не растерялся, не потерял ни мгновения: нанес третий удар. И целил уже под капюшон — в незащищенное лицо монаха-эсэсовца. Уклониться — нельзя. Бенедикт попытался резким движением перехватить левой рукой руку убийцы. Чуть-чуть промахнулся: пальцы штандартенфюрера цапнули острую сталь. Сдавленный вскрик. С левой руки немца брызнула кровь. Но правая уже держала «вальтер».

Словно почуяв, откуда исходит опасность, одноглазый киллер не разворачиваясь, почти вслепую полоснул бритвенным лезвием по правому запястью псевдомонаха. Еще вскрик... Пистолет ударился о каменные плиты пола.

— Убить!

Да, сейчас Бенедикт мог только кричать. С порезанной левой ладонью и рассеченным правым запястьем не шибко-то подерешься.

— У-бить!

Вообще-то времени для исполнения приказа — выше крыши. Давно уж можно было скосить дерзкого брави очередью. А при достаточной расторопности — и достать мечом. Непонятно, почему стража медлит? Тормозная какая-то у Бенедикта охрана. Да и венецианцы эти тоже...

Бурцев глянул на дверь темницы. И сразу понял все. Точнее, окончательно запутался в происходящем.

Один эсэсовец с разрубленной грудью валялся у ног «эллина». Скрюченные мертвые пальцы вцепились в «шмайсер», но так и не сделали ни единого выстрела. А начальник венецианской стражи добивал второго фашиста. Выроненный «МП-40» лежал в стороне. Широкий палаш кондотьера поднимался и опускался над согбенным телом. Тело шаталось и истекало кровью. Потом тело упало.