Евгений Лукин - Типа того что как бы [Сборник]

Последовал хлесткий и точный удар мокрого ветра, и вождь, потеряв равновесие, сел. На «Пенелопе» взвизгнули.

— Валька, — позвал Толик.

— Да.

— А ты заметил, в прошлый раз, ну, когда нас сюда забросило, молния-то была без грома…

— Гром был, — сказал Валентин.

— Как же был? Я не слышал, Лева не слышал…

— А мы и не могли его слышать. Гром остался там, на реке. Мы как раз попали в промежуток между светом и звуком…

За последнюю неделю вождь задал Валентину массу подобных вопросов — пытался поймать на противоречии. Но конкурент колдуна ни разу не сбился, все у него объяснялось, на все у него был ответ, и эта гладкость беспокоила Толика сильнее всего.

— Валька.

— Да.

— Слушай, а мы там, на той стороне, в берег не врежемся?

— Нет, Толик, исключено. Я же объяснял: грубо говоря, произойдет обмен масс…

— А если по времени промахнемся? Выскочим, да не туда…

— Ну, знаешь! — с достоинством сказал Валентин. — Если такое случится, можешь считать меня круглым идиотом!

Толика посетила хмурая мысль, что если такое случится, то идиотом, скорее всего, считать будет некого, да и некому.

Ну, допустим, что Валентинова самоделка не расплавится, не взорвется, а именно сработает. Что тогда? В берег они, допустим, тоже не врежутся. А уровень океана? В прошлый раз он был ниже уровня реки метра на полтора. Не оказаться бы под водой… Хотя в это время плотина обычно приостанавливает сброс воды, река мелеет. А прилив? Ах, черт, надо же еще учесть прилив!.. И в который раз Толик пришел в ужас от огромного количества мелочей, каждая из которых грозила обернуться катастрофой.

Многое не нравилось Толику. Вчера он собственноручно свалил четыре пальмы, и та, крайняя, на которой был установлен штырь громоотвода, стала самой высокой в роще. Но что толку, если еще ни одна молния не ударила в эту часть острова! Вот если бы вынести штырь на вершину горы… А где взять металл?

А еще не нравилось Толику, что он давно уже не слышит голоса Тупапау. Наталья молчала второй час. Молчала и накапливала отрицательные эмоции. Как лейденская банка. Бедный Валька. Что его ждет после грозы!

«Ну нет! — свирепея, подумал Таура Ракау. — Пусть только попробует!»

— Мужики, это хороший пейзаж, — доносилось из-под тента яхты. — Это сильный пейзаж. Кроме шуток, он сделан по большому счету…

Толик прислушался. Да, стало заметно тише. Дождь почти перестал, а ветер как бы колебался: хлестнуть напоследок этих ненормальных в лодках или же все-таки не стоит? Гроза явно шла на убыль.

Валентин пригорюнился. Он лучше кого бы то ни было понимал, что означает молчание Тупапау и чем оно кончится.

— Эй, на «Пенелопе»! — громко позвал Толик. — Ну что? Я думаю, все на сегодня?

И словно в подтверждение его слов тучи на юго-западе разомкнулись и солнце осветило остров — мокрый, сверкающий и удивительно красивый.

— Ну и кто мне теперь ответит, — немедленно раздался зловещий голос, — ради чего мы здесь мокли?

«Началось!» — подумал Толик.

— Наташка, имей совесть! — крикнул он. — В конце концов это все из-за тебя было затеяно. По твоему же требованию!

Это ее не смутило.

— Насколько я помню, — великолепно парировала она, — устраивать мне воспаление легких я не требовала.

— Ну, что делать, — хладнокровно отозвался Толик. — Первый блин, сама понимаешь…

— Иными словами, — страшным прокурорским голосом произнесла Наталья, — предполагается, что будет еще и второй?

На «Пенелопе» взвыли от возмущения. Первого блина было всем более чем достаточно.

Толик, не реагируя на обидные замечания в свой адрес, стал выбирать носовой якорь. Якоря были полинезийские — каменные, на кокосовых веревках. Тросы, как и щегольские поручни яхты, пошли на протянутый до первой пальмы громоотвод.

Невозмутимость вождя произвела должное впечатление. На «Пенелопе» поворчали немного и тоже принялись выбирать якоря и снимать тент. Не унималась одна Наталья.

— Валентин! — мрачно декламировала она, держась за мачту и поджимая то одну, то другую мокрую ногу. — Запомни: я тебе этого никогда не прощу! Так и знай! Ни-ког-да!

Толик швырнул свернутый брезент на дно дюральки и в бешенстве шагнул на корму.

«Ох, и выскажу я ей сейчас!» — сладострастно подумал он, но высказать ничего не успел, потому что в следующий миг вода вокруг словно взорвалась. Все стало ослепительно-белым, потом — негативно-черным. Корма дюральки и яхта ощетинились лучистым игольчатым сиянием.

«Ну, твое счастье!» — успел еще подумать Толик.

Дальше мыслей не было. Дальше был страх.

Никто не заметил, когда подкралась эта запоздалая и, видимо, последняя молния, — все следили за развитием конфликта.

Дюралька вырвалась из беззвучного мира черных, обведенных ореолами предметов и, получив крепкий толчок в дно, подпрыгнула, как пробковый поплавок. Толик удачно повалился на брезент. Но, еще падая, он успел сообразить главное: «Жив!.. Живы!»

Толик и Валентин вскочили, и кто-то напротив, как в зеркале, повторил их движение. Там покачивалась легкая лодка с мощным подвесным мотором, а в ней, чуть присев, смотрели на них во все глаза двое серых от загара молодых людей, одетых странно и одинаково: просторные трусы до колен и вязаные шапочки с помпонами. Оба, несомненно, были потрясены появлением несуразного судна, судя по всему, выскочившего прямо из-под воды.

— Кол! Скурмы [16] Скурмы — рыбоохрана ( браконьерск .). Кол — по-видимому, имя собственное. ! — ахнул кто-то из них, и молодые люди осмысленно метнулись в разные стороны: один уже рвал тросик стартера, другой перепиливал ножом капроновый шнур уходящей в воду снасти.

Лодка взревела, встала на корму и с неправдоподобной скоростью покрыла в несколько секунд расстояние, на которое «Пуа Ту Тахи Море Ареа» при попутном ветре потратил бы не менее получаса.

— Стой! — опомнившись, закричал Толик. — Мы не рыбнадзор! У нас авария!

Лодка вильнула и скрылась в какой-то протоке.

— Могли ведь на буксир взять! — крикнул он, поворачиваясь к Валентину. — Или бензина отлить!..

Тут он вспомнил, что мотора у него нет, что за два месяца мотор целиком разошелся на мелкие хозяйские нужды, вспомнил — и захохотал. Потом кинулся к Валентину, свалил его на брезент и начал колошматить от избытка чувств.

— Валька! — ликующе ревел вождь. — Умница! Лопух! Вернулись, Валька!..

Потом снова вскочил.

— А где «Пенелоп»? Где яхта? Опять потеряли?.. Ах, вон он где, черт латаный! Вон он, глянь, возле косы…

Толик бросался от одного борта к другому — никак не мог наглядеться. Вдоль обрывистого берега зеленели пыльные тополя. Мелкая зыбь шевелила клок мыльной пены, сброшенный, видать, в реку химзаводом. А над металлургическим комбинатом вдали вставало отвратительное рыжее облако. Да, это был их мир.