Евгений Лукин - Типа того что как бы [Сборник]

Валентин все еще сидел на брезенте, бледный и растерянный.

— Этого не может быть, — слабо проговорил он.

— Может! — изо всех сил рявкнул счастливый Толик. — Может, Валька!

— Не может быть… — запинаясь, повторил Валентин. — Тростинкой! На песке! А потом взял кусок обыкновенной проволоки…

Он ужаснулся и умолк.

— Что же это выходит… я — гений? — выговорил он, покрываясь холодным потом. — Толик!!!

Толик не слушал.

— Мы дома! — орал Толик. — Эй, на «Пенелопе»! Дома!..

«Пенелоп» шел к ним под парусом. Судя по счастливой физиономии Федора Сидорова, картины не пострадали, и мировая известность была ему таким образом обеспечена.

Справедливости ради следует заметить, что мировую известность, которой Федор в итоге достиг, принесли ему вовсе не полотна, а небольшая книга мемуарного характера «Как это было», хотя читатель, наверное, не раз уже имел возможность убедиться, что было-то оно было, да не совсем так.

На носу яхты стояла Наталья и всем своим видом извещала заранее, что ничего из случившегося она прощать не намерена. Ее большие прекрасные глаза напоминали лазерную установку в действии.

И вот тут произошло самое невероятное во всей этой истории. Валентин, на которого столь неожиданно свалилось сознание собственной гениальности, вскинул голову и ответил супруге твердым, исполненным достоинства взглядом.

Наталья удивилась и приподняла бровь, что должно было бросить Валентина в трепет. Вместо этого Валентин нахмурился, отчего взгляд его стал несколько угрожающим.

Определенно, в мире творилось что-то неслыханное. Наталья нацепила очки и уставилась на мужа выпуклыми радужными зыркалами тупапау.

Полинезийцы бы, конечно, бросились врассыпную, но гениальный Валентин только усмехнулся — и Наталья растерялась окончательно.

Впрочем, дальнейшая судьба этой удивительной четы интересовать нас не должна. Открытие было сделано, и как бы теперь они там ни переглядывались — на дальнейший ход истории человечества это уже никак повлиять не могло.

1981

Чарыев сразу понял, что с аппаратурой ему не выплыть.

Кувыркнувшись в воде через голову, он вывернулся из ремней и в рывке попытался достать серебристые ветвящиеся «поручни». Он не потратил ни единой лишней секунды, да и «поручни»-то мерцали совсем рядом, но пока он освобождался от сумок, его снесло в опасную зону, к центру этого подлого, словно подстерегавшего здесь водоворота. Выбраться по рекомендуемой в таких случаях пологой спирали не удалось — Чарыева мотало по замкнутому кругу.

Мимо летела янтарная вогнутая стенка с порослью причудливо искривленных металлических трубок. Устройство тянуло, как исправная водопроводная раковина, урча и причмокивая, что воспринималось ошеломляюще, поскольку видимого притока не было ниоткуда. Вода, проваливающаяся сама в себя! Задача о бассейне, в который ничего не вливается, зато выливается столько, что в считанные секунды он должен был бы опустеть до дна. Если у него вообще есть дно.

Известно, что каждому пилоту, будь он хоть семи пядей во лбу, назначено судьбой определенное количество досаднейших промахов. И все отпущенные ему промахи Чарыев ухитрился совершить разом, не мелочась.

Собственно, поступки его трудно даже назвать промахами. Позже специалисты будут яростно спорить о том, что это было: единственно верное решение или преступное забвение устава.

После катастрофы на Сатурне-Дельта, когда экспедиция лишилась практически всего оборудования, нечего было и думать о серьезном и тщательном исследовании системы — дай бог благополучно вернуться домой. Все, что позволили обстоятельства, — отправить пилота Чарыева в одноместной скорлупке (кстати говоря, совершенно для таких целей не предназначенной) к четвертой планете, где, судя по наличию в атмосфере кислорода, могла обнаружиться жизнь, хотя бы отдаленно подобная земной.

Еще там, на орбите, он должен был радировать о своем подозрении, что кристаллоподобные игольчатые формации внизу — искусственного происхождения.

Сам он оправдывался тем, что связь, якобы, прервалась по техническим причинам. Ни доказать, ни опровергнуть это теперь невозможно. Недоброжелатели утверждали и утверждают до сих пор, что Чарыев просто решил поберечь репутацию. Есть такая старая и в общем-то верная примета: если астронавт начинает регулярно наталкиваться на следы инопланетного разума, — в космосе он, скорее всего, долго не задержится. Пора в отставку.

Однако следующий поступок пилота напрочь уничтожает это обвинение — именно в силу своей безрассудности. Чарыев пошел на посадку. Без подготовки. В крохотной одноместной ракете, заведомо не годящейся для высадки. В таких аппаратах даже скафандра не полагалось! Единственная надежда — на то, что здешняя атмосфера — копия земной.

Хотя в этом-то как раз пилота можно понять. Возвращение на Землю (если оно вообще возможно после того, что стряслось на Сатурне-Дельта) займет несколько лет — стало быть, это его последний и единственный шанс.

Невероятно, но шанс оказался выигрышным. И все же, когда Чарыев выбрался из-за холма и увидел этот сказочный алькасар, эту странную сквозную готику, — нужно было поворачиваться и со всех ног бежать обратно, к ракете.

Легко сказать! Случившееся потрясло его своей простотой и необратимостью. Только что, минуту назад, начался новый отсчет времени, новая эра.

Продолжая испытывать судьбу, Чарыев приблизился к строению. Мало того, он еще и рискнул войти сквозь стрельчатую прорезь внутрь, а через десяток шагов у него под ногами разверзся этот — то ли фонтан (по местным понятиям), то ли узел очистного сооружения.

Вспарывая воду, Чарыев ходил по кругу, словно привязанный к воображаемому колышку, стараясь хотя бы удержаться на прежнем расстоянии от воронки. Но тут — черт его знает, почему — водоворот ускорил вращение, поверхность воды накренилась, и Чарыева, несмотря на все его усилия, потащило к горловине. Возможно, автомат, следящий за чистотой, почувствовал, что какая-то крупная частица мусора упорно не желает покинуть помещение.

«Глупо! — в отчаянии успел подумать Чарыев. — Глупо! Глупо!..»

Его крутнуло, как на тренировочном стенде, вода сомкнулась над ним, а дальше случилось нечто несуразное.

Прошло несколько минут, больше задерживать дыхание было просто невозможно, кроме того он уже ясно сознавал, что вокруг не вода, а воздух. Еще минуту Чарыев потратил на то, чтобы отдышаться и хоть немного прийти в себя.

Он полусидел-полулежал на янтарно-желтом полу, и на него со всех сторон дул сухой теплый ветер. Где водоворот? Что произошло? Он выждал, пока пройдет головокружение, и осмотрелся. Круглая комната без потолка — что-то вроде поставленной вертикально короткой трубы метров восьми в диаметре. А сам он, что интересно, жив. И как прикажете все это понимать?