Рэмси Кэмпбелл - Новый круг Лавкрафта

Однако вовсе не это ввергло его в пароксизм ужаса. Смит сидел и дрожал, как осиновый лист, глядя на вторую страницу обнаруженного в книге разворота. В полном смятении Смит созерцал поблекший, как и запись, рисунок, точнее набросок человеческого лица. Внизу шла подпись — «Николас Загремби». Этого не могло быть, однако факт оставался фактом — с портрета на него глядел тот самый старик букинист!

Но как?! Старик на рисунке вдруг взглянул на него с таким злорадством, что нервы Смита не выдержали, и он отбросил от себя книгу с громким стуком. Испуганно оглядевшись, он заметил, что двое или трое сидевших в зале подняли головы от книг и с любопытством воззрились на нарушителя тишины. Ему стоило огромного усилия смирить дрожь в руках, подняться на трясущиеся в коленях ноги, вернуть тяжелую книгу на ее законное место на полке и, почти не шатаясь, выбрести из библиотеки.

Выйдя на свежий воздух, он застыл в полной неподвижности на ступенях. Он так надеялся обнаружить здесь хоть что-нибудь, что привело бы его к черному зеркалу — но никак не то, что открылось на потайных страницах проклятой книги!

Но да, здравый смысл и логика отметали всякие сомнения: недостаточное освещение в лавке сыграло с его памятью и воображением злую шутку, старика он разглядеть не сумел, и теперь вот по ошибке принял его за человека с портрета, однако внутренний голос шептал: нет, никакая это не ошибка. Не глядя по сторонам и почти не замечая несущихся машин и спешащих по своим делам прохожих, он дошел до машины. Однако даже столь сильное потрясение не могло поколебать его решимости: он отыщет зеркало. Пусть даже для этого придется ему перевернуть в округе каждый камень.

Вернувшись домой и поднявшись в кабинет, он сел и крепко задумался. Что делать дальше? Ни к какому определенному выводу прийти так и не удалось. То, что старик букинист и Николас Загремби — одно и то же лицо, приходилось принять как данность. Но что все это значило? Что Загремби вовсе не сбежал из дома — во всяком случае, в обычном смысле этого слова, — когда жители деревни пришли сжечь его со всем имуществом? Припоминая все, что когда-либо читал в книгах по магии, Смит принялся перебирать возможные варианты, не отвергая даже самые фантастические. Постепенно у него в голове начала складываться целостная картина того, что произошло.

Загремби исчез — но не так и не таким способом, как предполагали профаны. Он не скрылся под чужим именем в другом графстве — нет. Чернокнижник воспользовался своими тайными знаниями, чтобы открыть путь перехода в иное измерение! А сейчас, возможно, пользуясь тем же путем, вернулся. Хотя для чего, Смит никак не мог взять в толк. Понятно, что старый колдун хотел ему помочь с расшифровкой древних книг из Трансильвании — иначе с чего бы ему снабжать его бесценным ключом к тайнописи? Но зачем? Вынашивал ли маг какие-то дьявольские планы? В конце концов, у него было достаточно времени для их обдумывания… Или Загремби хотел таким изобретательным способом отомстить потомкам тех, кто триста лет назад выжил его из дома и помешал заниматься магическими изысканиями? Непонятно. Неизвестно!

С усилием Смит взял себя в руки — и снова приступил к работе с рукописью. Им овладел странный зуд — словно что-то подталкивало в спину, заставляя как можно быстрее завершить перевод. Постепенно смысл начертанных нечеловеческой рукой иероглифов прояснялся. В дневнике Смита весьма скупо описываются результаты работы — то ли потому, что древние слова плохо поддавались переводу, то ли потому, что молодой человек смертельно испугался того, что сам и открыл, однако одно остается совершенно ясным: Смиту совсем не понравился смысл расшифрованных им строк.

Черное зеркало упоминалось в них неоднократно — равно как и имя Загремби. Если Смит мог доверять собственному переводу, получалось, что чернокнижник посвятил себя магическом искусству еще много веков назад, задолго до того, как сжег в 1666 году Лондон. Перепуганный и потрясенный, Смит продирался сквозь отрывочный латинский перевод, пытаясь привыкнуть к невероятной мысли, что культ Ктугхи процветал на нашей земле еще в допотопные времена.

Однако, несмотря на все усилия, Смит так и не узнал главного. Сведения, ради которых он затеял перевод манускрипта, в нем не обнаруживались. Насколько он мог судить, в тексте ни слова не говорилось о том, где сейчас может находиться черное зеркало. Теперь Смит уверился, что оно — не что иное, как портал, через который прислуживающие великому Ктугхе джинны могут попадать из одного измерения в другое. Именно через зеркало Загремби сумел уйти — и так спастись от участи, уготованной ему толпой жаждущих мести селян.

На дворе уже темнело. Смит просидел за столом весь день и весь вечер, позабыв о еде и отдыхе. А между тем солнце клонилось к закату и тени удлинялись. Спустившись в кухню, он наскоро собрал себе поесть и запил все большой кружкой кофе. И только тогда, в сгущающихся сумерках, сообразил, что кое-что позабыл, когда лихорадочный прилив сил захлестнул его, — записка. Непонятная записка на задней странице книги из библиотеки.

Иди на чердак, смотри там, ищи слово.

Поскольку книга повествовала о жизни Николаса Загремби под этим самым кровом, похоже, под чердаком подразумевалось помещение под просевшей крышей фермерского дома.

Вдруг решившись, он прихватил фонарь — электричество под самую крышу наверняка проводить не стали — и направился вверх по лестнице в длинную кладовую в передней части дома. Он еще давно приметил там люк на чердак. Дойдя до места, Смит обнаружил, что выход под крышу не просто закрыт, а заколочен длинными толстыми досками. Державшие их гвозди давно проржавели, и хватило всего нескольких ударов молотком, чтобы освободить проход. Люк оказался вовсе не тяжелым и откинулся со скрипом и тяжелым грохотом. Смит посмотрел в черную дыру открывшегося отверстия, расчихался, подтянулся на руках и просунулся вверх.

Высоко подняв лампу, он принялся оглядываться. Чердак казался изнутри гораздо просторнее, чем могло показаться снаружи, и вскоре стало понятно: он не круглый, как сначала показалось. Свет фонаря выхватил из темноты совершенно равные по длине стены, а дальний угол, в котором сходились два ската крыши, находился не более чем в тридцати футах. Однако стоило ему попробовать, подныривая под балками, измерить шагами расстояние, как вышло, что до угла не более двенадцати футов! Похоже, в той стороне пол сходился с крышей под очень странными углами — иначе чем объяснить столь любопытную оптическую иллюзию?

Покрытый толстым слоем пыли пол был совершенно голым, однако, изучив собственные следы на этом сером ковре, Смит заметил, что под ним скрываются поблекшие чертежи. Поставив на пол фонарь, он опустился на колени и размел пыль, обнаружив под ней большую пентаграмму, вписанную в круг. А из круга исходила стрела, чей наконечник указывал точно в сторону странного угла. В некоторых местах линии казались особенно бледными — словно кто-то пытался их стереть, впрочем, без особого успеха.