Теренс Уайт - Слон и кенгуру

Свою физическую бестолковость, от которой у мистера Уайта просто опускались руки, леность и нежное отношение к собственной шкуре Микки без особого успеха скрывал под личиной довольства собой, которую надевал обычно в целях самозащиты. Микки пытался уверить себя самого, будто он мастер на все руки, и даже давал иногда мистеру Уайту советы по плотницкому делу, выполнение которых приводило к результатам катастрофическим. К тому же его, как и большинство слабых людей, временами одолевало упрямство. Будь он просто дурачком и извиняйся за это, мистер Уайт мог бы его простить. Но простить дурачка упрямого и самодовольного было решительно невозможно. Нехороших слов мистер Уайт Микки никогда не говорил, однако вены на его лбу завязывались узлами и порой ему приходилось даже принимать «Соли Эндрю» для успокоения печени.

Местные жители считали Микки О’Каллахана простачком. Что следовало считать, несмотря на перечисленные его особенности, неверным. В смысле управления фермой он был достаточно безнадежен — в том, то есть, что касается обдумывания работы, которую необходимо исполнить, — а вот по части измышления способов, позволявших от нее отвертеться, Микки был истинным гением. Что досаждало мистеру Уайту в особенности, так это вечная невозможность понять, не умеет ли Микки пахать по причинам bona fide [4] Настоящим, честным ( лат .). или же эта его неспособность есть лишь полезное достижение, избавлявшее Микки от необходимости что-либо делать. Вообще говоря, мистер Уайт временами думал, что неповоротливость и инфантильность Микки это бессознательно, но тщательно выстроенная линия обороны, позволяющая ему проводить жизнь в безделье.

Особенно болезненной делало эту ситуацию для мистера Уайта, — тратившего куда больше сил в стараниях усовершенствовать О’Каллаханов, чем сами они тратили в стараниях не усовершенствоваться, — то, что Микки был человеком наимилейшим. Веселым, привязчивым и добрым. Мистера Уайта он обожал и готов был на все, лишь бы не оказаться у него на дурном счету, — на все, что не подразумевало работы или опасности. Микки был добродушен, за вычетом тех случаев, когда выходил из себя, впрочем, гневался он лишь на предметы неодушевленные, потому что от живых можно и сдачу получить. Рассказывали, что как-то, прищемив палец той самой калиткой, он залился слезами и побил калитку ногой — и зашиб пальцы стопы, да так, что у него пошла носом кровь, закапавшая, смешиваясь со слезами, с кончика его нелепого клюва.

Так или иначе, Микки находился на чердаке и ворошил двузубыми вилами фунтов тридцать, примерно, зерна — с таким видом, будто дело это весьма важное и безотлагательное.

— Господи, что это вы делаете?

— Да вот, овес ворошу, — извиняющимся тоном ответил Микки. Он уже понял, что это ему не поможет.

Мистер Уайт сардонически оглядел вилы, судорожно сглотнул и сказал:

— Ну ладно, у вас на кухне стоит Архангел Михаил.

— О, Госпди!

— Да, и если вы можете покончить с этим занятием в другой раз, жена просит вас прийти и поприветствовать Оного.

— А труба не прогорела?

— По-моему, нет.

— Может, нам лучше всего, — с надеждой произнес Микки, — оставить его в покое.

— Нет, это не лучше всего. Бояться нечего. Оно не причинит нам никакого вреда.

— А вы к нему близко подходили?

— Да, дважды. Оно вполне безопасно.

Микки всегда верил мистеру Уайту на слово. И теперь его преклонению перед жильцом предстояло пройти испытание. Он бросил вилы на чердаке — их потом две недели искали — и спустился по лестнице, по которой грустно пыталась вскарабкаться Домовуха, умоляющим взглядом выискивая вверху хозяина. Однако страх так Микки и не покинул. И он обиженно осведомился:

— И зачем было слезать по трубе в такой час? Что они, в удобное время прийти не могли?

Вторую свою экспедицию мистер Уайт повел кружной дорогой — к парадному входу. По какой-то причине ему не хотелось возвращаться прежним путем, проходившим близ кухни. Они миновали населенный воробьями сенной сарай; миновали сооруженный из рифленого железа гараж, где стоял автомобиль мистера Уайта, который он в последний раз заводил лет пять назад; миновали надворную постройку, носившую название «Недов дом», кровельные желоба у нее отсутствовали, так что постройку мало-помалу разъедала сырость; миновали теплицу, возведенную мистером Уайтом, только потом обнаружившим, что летом стена ее смотрит не так чтобы очень на юг; миновали солнечные часы, на которых он же с грустью начертал девиз:

Мы служим лишь тому, кто тут стоит и ждет;

миновали нужник, устроенный так, что в нем могли бок о бок расположиться двое; миновали улья, которые Микки всегда обходил по широкой дуге. И наконец, быстро нырнули в парадную дверь — быстро, потому что в веерном окошке над нею расположились на жительство два роя на редкость злобных диких пчел. По этой причине, в жаркие и дождливые дни парадной дверью почти не пользовались. Да оно было и к лучшему, потому что не истирался линолеум в передней. Там обычно стоял низкий гуд, как от динамо-машины.

Миссис О’Каллахан перед Пражским Младенцем уже не наблюдалось. Слышно было, как она расхаживает по спальне наверху, облачаясь в свой лучший наряд, чтобы оказаться готовой — мало ли что — к воскрешению из мертвых. К сожалению, сменить нижнее белье она, как ей ни хотелось, не могла, потому что чистое хранилось в кухонном буфете.

Вниз она сошла в воскресном платье и шляпке. Мистер Уайт счел это смехотворным — лишнее доказательство того, что и англичане знают не все на свете, поскольку с канонической точки зрения миссис О’Каллахан, покрывшая голову, направляясь на встречу с Архангелом, была совершенно права — об этом можно прочесть у Св. Павла, Св. Амвросия, Св. Иеронима, Св. Киприана, Тертуллиана и многих других.

Помимо шляпы, миссис О’Каллахан прихватила с собой откупоренную бутылку святой воды, которую держала в руке, приткнув большим пальцем горлышко. Она изготовилась к бою.

Подобно ребенку, идущему в гости, миссис О’Каллахан пребывала в сильном волнении.

— Микки, что за вид! Ты что, обуться не мог?

— Да башмаки-то на кухне.

— Так хоть побрейся.

— А вода?

Чтобы получить для бритья горячую воду, ему пришлось бы добраться до кухонной кастрюльки.

— Ну, хоть костюм бы надел, во славу Божию.

Пока Микки облачался в синий костюм и пристегивал чистый воротничок — в его случае то был несомненный акт веры, поскольку ко времени, когда Микки удавалось пристроить воротничок на должное место, тот уже становился грязным, — мистер Уайт тоже поднялся наверх и повязал галстук. И причесался. Последнее сказалось на его общем облике поразительным образом, так как при обычном течении жизни причесывался он редко, разве что просыпаясь по утрам, шляпу тоже носил редко, а большую часть дня проводил, копаясь в огороде, где дул сильный ветер. В итоге, при спутанных его волосах и бороде, удивленные голубые глаза мистера Уайта обычно походили на два яйца, лежащие в гнезде какой-то неопрятной птицы, ну скажем, цапли.