Дмитрий DM - Зеленые буковки, или конюх Аким против

— Нако вот, поешь, страдалец, — тихо шептала она, — может и одюжаешь.

Наступил день Че. Барин Илионор Владимирович с самого утра пребывал в хорошем расположении духа. Встал ранехонько, почти с самыми петухами. Сделал несколько упражнений французской гимнастики для здоровья. Выпил чашку горячего кофея и пробежал глазами несколько полос из газеты, что вчера привез нарочный из столицы и пошел проведать жену свою. Она после неприятного конфуза почти не выходила из комнаты и по большей части лежала на кровати в дурном настроении. Погорячился тогда Илионор Владимирович, конечно, не надо было жену стегать подвернувшимся под руку узорным ремешком. Так ведь и осерчал как! Но он знал, как обрадовать свою жену. После того как мерзавца Акима запорют, он продаст чахлую дальнюю деревеньку Отшибово, которая приносила лишь одни растраты на содержание, помещику Пьянокутилову и на эти деньги они поедут лечить ее хандру на воды, как давно уже советовал ему доктор Сдохнев.

Доложили, что прибыл батюшка Варфоломей Опиум-Коноплянский. Поп не стал ходить вокруг да около, занял место «в первых рядах», у конюшни, за столом под навесом из парусины.

— А что, любезный мой Илианор Владе-е-мирович, — сказал он нараспев, при этом, не дожидаясь остальных, налил себе в рюмку водки с верхом, выпил, расплескивая, и продолжил, — готов ваш аспид к заслуженной экзекуции?

— Готов, готов батюшка, куда же ему деться, — хохотнул в ответ помещик.

Поп тут же налил еще и запрокинул рюмку в рот. Крякнул от удовольствия.

— Ах, хороша мерзавка, лягко-о идет, словно сам сатана своей проклятой рукой заливает, — он перекрестился, — прости Господи… Енто хорошо, мой сударь, что готов.

Он перекрестил снедь и угощения, стоявшие на столе, взял в пригоршню добрый сноп квашеной капусты и отправил вслед за водкой. Несколько капустных ниток вплелись в длинную нечесаную бороду, но он лишь откинул ее в сторону и налил вторую рюмку.

— Число два есть ось симметрии, точка равновесия, что обеспечивает состояние покоя нашего внутреннего мира. Так послужи же сей сосуд равновесию моей души, — сказал он и опрокинул в рот третью рюмку.

— Так это третья была!

— А первая не в счет, она для пробы, не для счета.

— Ох, батюшка я в ваших философиях совсем не силен. Я больше по политике, по внешним отношениям государств разбираюсь, но выпью с удовольствием.

Через минуту в щегольской коляске Пьянокутилова приехали доктор Сдохнев и сам Федор Петрович.

— А вот вам и собеседник по вашим наукам и философиям, доктор уездный пожаловали, — встрепенулся Илионор Владимирович, — вы пока тут подискутируйте, а я с Федором Петровичем о дельце небольшом поворкую.

Он радушно принял гостей и, взяв под локоть Пьянокутилова, уединился с ним в своем кабинете.

Последним приехал Иван Аполлонович Нижекланевский. Он вальяжно вышел из коляски, опираясь на подобострастно подставленную руку хозяина сегодняшней встречи.

— Ну, вот все в сборе, — хлопнул в ладоши Илионор Владимирович.

Он позвал управляющего.

— Митрофан, ужо пора зачинать. Давай, веди аспида да задай ему хорошо. Сними с него шкуру, как ты умеешь, по-особому, с оттяжечкой.

Управляющий за несколько лет управления имением набрался опыта и набил руку на порке. Очень Митрофан гордился своим особым кнутом из бычьей кожи — таким и всю кожу со спины снять можно, как хвалился управляющий. Хлестнет Митрофан Силантьич несчастного и тянет неспешно кнут на себя, а хвостики цепляют разрубленную кожу и тащат за собой. После нескольких ударов так и снимает он кожу со спины лоскутами.

— Не соблаговолите сумлеваться, барин. Сделаю все как положено, шкуру с него спущу, с мерзавца, — ответил управляющий.

Господа уже хорошенько набрались водки и коньяку из личных запасов Илионора Владимировича. Его он выставил, чтобы отметить выгодное дельце с помещиком Пьянокутиловым по продаже захудалой деревеньки.

— А что, господа, распустили мы своих людишек. Видишь вона, как выходит, и в покои барские рыскать начинают. Забыли времена, когда наши деды и отцы их в страхе и повиновении держали, — сказал Иван Аполлонович Нижекланевский.

Все одобрительно загоготали. А поп кивнул пьяной головой, опустив ее на бороду в капусте, хлебных крошках и ошметках куриного мяса.

— Это потому что Бога бояться перестали. За-абыли, что всякая власть она от Бога. Вот и бунтуют, конституции им подавай, как в грешной Европе.

— А то правильно святой отец, — пророкотал Пьянокутилов, — к чему все эти вольности привели, мы знаем. Отбивались от Бонопарты, дьявола корсиканского, насилу Русь-матушку уберегли.

— Надо, как встарь, не просто пороть, а вот взять и срамное место, весь блуд ему за такое отсечь без всяких анатомических подготовок, — поддержал доктор Сдохнев.

— А то! Но, господа, осторожность надо проявлять в деле таком, — воскликнул Иван Аполлонович Нижекланевский, — вот рассказывал мне свояк, у них по соседству жил такой помещик Дуркин Никодим Николаевич. У него был заведен запрет на всякие амуры для дворни. А он уж строг был. Ох, строг. Жена его Наталья Алексеевна смазливых девок турку в гаремы ихние продавала на Нижегородской ярмарке. И вот Васька, тоже его конюх, кстати, повадился любовничать с одной сенной девкой. Узнал Никодим Николаевич и думает: ан нет, шельмец, поймаю тебя прямо за делом. Учинил засаду на сеновале и видит, идут голубки, все в страсти так и пылают, гляди, подожгут овин, и ну прямо в сеновал амурничать. А наш брат Дуркин сидит в засаде, выжидает, его так не возьмешь за просто. Налюбовничались они, значит, лежат в неге, бдительность потеряли и тут он — раз! Прямо с поличным и взял. И давай следствие чинить. Я, говорит, тебе, Васька, запретил амуры? Запретил. Ты товар спортил, теперь как ее турку продать? За копейки едва пойдет. Вот ты меня ослушался и теперь, брат, не серчай. Девку сначала сама барыня за волосы оттаскала, а потом догола раздели, медом намазали и к столбу привязали в жаркий день, на поедание пчелам и мухам. Всем для острастки. А девка слаба здоровьем оказалась, взяла, да и отдала Богу душу. А Васька этот под засовом сидел, все видел, выл и ревел, как дикий зверь. Задумал Никодим Николаевич засечь его до смерти, всем урок будет. А вот тут и случись такая неприятнейшая оказия: Васька ночью, как пес, прорыл землю под стеной и сбег, прихватив тело своей полюбовницы, этой самой сенной девки. Потом вернулся через несколько дней, а был здоровый черт, вытащил ночью помещика Дуркина и его жену из постели, связал, утащил и повесил, разбойник, обоих на дубу возле дороги на село Долгое. Так теперь тот дуб и называют все — дуркин дуб. А поместье их энтот негодяй Васька предал огню. Все сжег, ничего не осталось. Вот как бывает, ежели с ними в демократии играть и гуманность проявлять.