Дмитрий DM - Зеленые буковки, или конюх Аким против

— Схватили подлеца? — тихо поинтересовался Илионор Владимирович.

— Куды там! Этого Васьки и след простыл. Говорят, похоронил свою полюбовницу в тайном месте, одев на нее драгоценности, что в барском доме ограбил и подался далеко за Урал в ушкуйнки сибирские. А там разве сыщешь. Но слыхал свояк, что Васька атаманом дерзким там стал.

— Мда-а-а, — протянул Илионор Владимирович, глядя на стоявшего перед ним Акима, из под разорванной рубахи которого виднелось могучее тело.

«Такой свернет шею как куренку, вон какие у него ручищи. Запороть его, запороть до смерти! Издохнуть должен, иначе вот так же придет ночью...» — поежился он от страха.

— Ну, батюшка Варфоломей, благословите нас на дело праведное, — сказал Илионор Владимирович.

Поп уже дремал, разморенный дармовой выпивкой, вскинул голову и как был с закрытыми глазами, так и перекрестил перед собой пространство.

Били Акима долго и больно. Первый удар нанес Митрофан Силантич. Сначала раздался хлесткий удар и вроде, как спина немного онемела и защипало, как от осиного укуса. А уже через секунду, словно кипящее масло вылили на спину. От боли аж в глазах потемнело и только искры и цифиры зеленные побежали перед глазами. Аким не выдержал и застонал. Пару раз Акиму становилось плохо, в глазах темнело и тогда наступала недолгая передышка, которой хватало, чтобы окатить его водой, да подуставший Митрофан поменялся с кузнецом Прокопом местами. Недостаток профессионализма у кузнеца явно компенсировался энтузиазмом исполнителя, испытывающего стимул в виде барского одобрительного повизгивания.

Не то чтобы процедура Акиму была неизвестна, били его, конечно, били часто, иной раз и на неделе раза два, а только вот чтобы барин кричал “До смерти” да еще и сам следил за исполнением и особым кнутом Митрофана — такое с Акимом случилось впервой.

Митрофан подошел к залитой кровью скамье на которой как окровавленный кусок мяса лежал Аким. Взял его за волосы и подняв голову сказал.

— В беспамятстве. А ну, Прокопий, охолони его водой.

После ведра воды, которую плюхнули Акиму прямо в лицо, вдруг узрел он перед глазами чудного бородатого барина, который смотрел прямо на Акима и что-то кричал, вроде, как и по-русски, но совсем непонятное, тыча ему прямо в лицо пальцем.

«Точно, барин какой-то привиделся, они завсегда непонятное говорят….», — успел подумать Аким, но последующий удар кнута снова выключил его.

Но чудной барин опять оказался перед глазами, едва конюх пришел в себя. Теперь он уже не кричал, а озабочено бормотал, виновато поглядывая на кого-то, стоявшему позади Акима, что вышел, дескать, косяк, сеть лагает, пины кривые и что интерфейс поплыл, внедрилось не тому.

«Чего он несет, и откуда он тут? Может Митрофану говорит, или барину?» — успел подумать Аким, и, беспомощно свесив голову, отключился еще раз.

После очередного ведра воды Митрофан Силантьич сказал барину, что всё, не жилец конюх, преставится к утру. Это только мертвяка бить прямо на скамье. Доктор Сдохнев пощупав пульс на руке Акима, подтвердил слова управляющего. Илионор Владимирович, однако, возбудился настолько что, наказал бить еще, ему хотелось, чтобы Аким подох прямо у него на глазах, как пес. Он даже подбежал к Акиму схватил его за волосы, приподняв его голову, кричал ему что-то.

Но Аким не слушал барина, чувствуя, что он начинает медленно уходить на тот свет.

«Ну, вот и все Акимка, отмучился. Все. Эх, хорошо-то как, вольно…. Только вот что за бесовщина, такая?»

Его внимание его привлекли неведомо откуда появившиеся перед глазами зеленые буковки. Прочитать, что там написано, конюх не мог: мало того, что буквы натурально плясали перед глазами, так и думать о странной надписи сил не было никаких.

«Бесы, чисто бесы буковки подсунули, перед смертью моей не терпится им, окаянным, душу мою захватить» — и Аким едва шлепая покусанными до крови губами, забормотал молитву.

У окна, выходящего во двор, где было видно место порки, стояла барыня Лизавета Борисовна и беззвучно рыдала, заломив руки на груди.

— Что он там бормочет, Митрофан? — осипшим от крика голосом спросил барин Илионор Владимирович.

Митрофан наклонился, прислушался:

— Так эта, молится, значит. Исповедаться мы ему не дали.

— А ведь грех это Илионор Владимирович! — воскликнул пришедший в себя бухой поп, — надо дать исповедоваться конюху, причастие принять, а потом убивать уже, что мы как нехристи какие. Он же, хоть и мерзавец, а крещеный.

— И то, господа, верно, — сказал Иван Аполлонович, — скушно стало. Пока он кричал, было весело, а сейчас он даже не мычит.

Помещик Пьянокутилов согласно кивнул головой.

— Ваша воля, господа, — сдался Илионор Владимирович, — исповедуйте мерзавца, батюшка Варфоломей, и присоединяйтесь к нам за столом, перекинемся в вист по рублику, — и, обращаясь к управляющему и кузнецу, приказал, — заканчивайте тут все, а потом к свиньям его выбросьте, пускай там подыхает. Пройдемте господа, здесь уже дурно пахнет.

Барин сплюнул и пошел, пошаркивая, с приятелями в дом. Митрофан обратился к попу:

— Давайте батюшка…. Я водичкой его пока полью, авось, полегче немного будет.

Аким в это время пребывал в состоянии прострации и пытался понять, что же там пишут зеленые буковки. Написано было странно, без ятей и еров, видать, тот, кто писал, учился грамоте хуже Акима.

Наконец, он разобрал написанное:

«Принять настройки по умолчанию? Кивните головой, если согласны».

Про какие такие стройки надо было молчать, конюх не понял, а голова и так кивнула, сама по себе, когда Митрофан плюхнул в лицо водой из ведра.

Надпись мигнула и поменялась. Написали неведомые бесы:

«Поздравляем! Вы приняли верное решение. Следуйте дальнейшим инструкциям….»

Акиму стало совсем тоскливо, значит, победили они, раз поздравляют, теперь следовать придется, видать беса так зовут, который конюха в пекло поволочет. А может и не бесы это вовсе? А кто?

Батюшка Варфоломей подполз к Акиму.

— Ты мне вот что скажи, Акимушка…. Ты все равно скоро подохнешь, чего тебе таится. Скажи, как на духу — видишь ли ты Бога? Есть он? Или нет? Или врет все митрополит….

Аким беспомощно мотнул головой.

— Есть, батюшка!

Поп беспокойно заерзал.

— Какой он, Акимушка?

— Бородатый, говорит непонятно и букавы с цифирами вокруг него зеленые пляшут.

— Ох, как интересно! Конечно бородатый, каким же ему еще быть! Я вот тоже бородатый Ты говори, говори Акимушка, — засуетился поп.

Но Аким свесил голову и не подавал больше признаков жизни. Батюшка Варфоломей зло глянул на Прокопа и Митрофана.

— Что ж вы, ироды, творите, нешто нельзя было меня пораньше позвать, он бы после причастия святого да исповеди, да с молитвою, с радостью на тот свет бы пошел, а тут уже и отпевать некого. Оба три недели строгого поста и сто раз в день «Отче наш» и двести «Богородицу». И поклонов по сто штук в день.