Игорь Чиркунов - Проект Икар. Альфа-тест

Взглянув на мою вытянувшуюся физиономию, усмехнулся:

— Ну откуда полудикий народ, живущий в северных горах, где по легенде никаких месторождений, возьмет железо? Обрати внимание, у них даже металлические детали встречаются очень редко. Ты не заметил, у четверых из напавших наконечники копий были каменные.

Я против воли покосился на копье парня:

— Да, взял это, потому что наконечник металлический, — заметив мой взгляд, пояснил Рус, — так еще и пластинки в их замечательных безрукавках роговые. А при такой редкости металла откуда такая роскошь, как килограмм — полтора отлично выделанной стали?

Теперь очередь хмыкать пришла мне. Никогда не задумывался!

— А что с кольчугой?

— Плохо, — парень вздохнул, — фактически уничтожена, с моим уровнем ее не починить. Теперь это двенадцать килограммов металлической проволоки. Считай, я остался без брони на тело.

— Слушай, а почему ты не взял одну из орочих безрукавок?

— У них? Как это? — Рус даже пальцами пощелкал, слово забыл. — Короче, их другая раса надеть не может. В слот не поместить, только в инвентарь. Продать, конечно, можно, берут хорошо, но не тащить же ее отсюда?

— Кольчугу же тащишь!

— Фес, эта кольчуга стоит… стоила как десяток безрукавок, если не больше. Положу пока в Личной Комнате, как накоплю — отдам в починку: это всяко дешевле, чем новую. Прости, но я, как ты, швыряться сотнями золотых не имею возможности.

Мне показалось, или он метнул взгляд в сторону сосредоточенно бредущей девушки? Ладно, не буду лезть в их отношения. Но от ответной реплики не удержался:

— Знаешь, я тоже такой возможности не имею. На траве много не заработаешь.

Дальше, вплоть до остановки на ночевку, мы шли молча.

Шли до темноты, остановились только тогда, когда сгущавшийся сумрак оставил не более метра для обзора. Еще миг — и ночь зальет все вокруг непроницаемой тушью. На мой взгляд, этот момент в игре — перебор, никогда даже в лесу не встречал такой непроницаемой темноты. Но зато антуражненько. Обустраивались уже на ощупь, огонь решили не зажигать. Конечно, по идее мы в лесу и орки далеко, но, как говорится, береженого бог бережет. Ну а не береженого — орк стережет. Судя по карте, мы почти прошли траверз северо — восточного отрога, но долина здесь понижалась, а с верхотуры должно быть видно далеко. Коллективно согласились, что костер в такой ситуации не лучшее решение. Наскоро погрызли сухари, я поделился сушеным мясом и сыром, и стали укладываться спать. Подъем ранний, дежурства распределили как обычно — я под утро. Пожелав спокойной ночи, завернулся в плащ и нажал выход.

***

Крышка кокона, поручни, разминка. Перекинул ноги через край кокона, прислушался к ощущениям в теле. Интересно, и как к такому привыкнуть? Сегодня я много летал, много ходил по пересеченке, — в общем, день получился насыщенным. И что? Да, моя нервная система потрудилась на славу, я чувствую себя опустошенным, как хорошо отжатая тряпка, но вот мышцы… Конечно, после четырнадцати часов лежания тело плохо слушается, в мышцах слабость, но это не идет ни в какое сравнение с тем, каким я возвращался с тренировок, особенно зимних! Опять накатили воспоминания…

Сначала всей толпой в глубоком снегу мы выкапывали «взлетную полосу» — площадку метров тридцать — сорок длиной и не уже размаха крыльев дельтаплана для разбега. Потом наступала очередь троса — неотъемлемой части лебедочных полетов. После каждой затяжки его нужно возвращать на старт, чтоб прицепить следующего пилота. Для этих целей в клубе была мотособака — гусеничная штука со слабосильным китайским движком. Она постоянно застревала в сугробах, нужно было спрыгивать и шагать рядом в снегу по колено. Иногда витой синтетический трос вмерзал в снег, тогда приходилось возвращаться и выдергивать.

И вот моя очередь лететь: стойки на плечи, трос зацеплен за подвеску. «Готов?» — «Готов!» — «Тяга пошла!» Трос тащит за грудки, стараюсь изо всех сил успевать переставлять ноги. Иногда трос тормозится о снег, тяги не хватает. Тогда разбег затягивается, очищенный участок кончается, и я мчусь, как лось по глубокому снегу, ожидая, что же произойдет раньше — крыло наберет скорость или я в конце концов споткнусь.

Наконец — то отрыв! Чувствую, как трос поднимаясь вслед за мной, освобождается из снежного плена, лебедке все легче тянуть, тяга нарастает — и вот я возношусь над заснеженным миром. Горизонт убегает в стороны. Где — то вдалеке крошечные машинки ползут по тонкой темной ленте асфальта; лес, с земли такой далекий, оказывается совсем рядом. Из — за ближайших домиков коттеджного поселка, примыкающего к полю, выступают следующие участки. Взгляд выхватывает опустевшие по зимней поре дворы, заснеженные качели, круги и овалы бассейнов, скелеты парников.

Но вот верхняя точка подъема. Взглядом успеваю заметить, как где — то на горизонте проступают высотки далекого города, а трос еще немного, и станет тянуть вниз — блок почти под мной. Отцеп! Высвобожденная синтетическая нить резко сжимается и улетает вниз, весело маша на прощание большой красной тряпкой, прицепленной для облегчения ее поисков на земле.

Если прошляпил, не зажал ручку перед отцепом и дельт еще в наборе, то, лишенный тяги, он подвисает на какие — то мгновенья, заставляя сердце ёкнуть, а воображение — представить беспорядочное кувыркание вниз. Но вот кивок носом, разгон, и я в свободном полете! Взгляд на прибор: четыреста, ну максимум пятьсот метров. Для активной лебедки неплохо.

Взгляд привычно обегает ориентиры: вон ЛЭП. Проводов на фоне земли, как обычно, не видно, но вижу мачты и знаю — туда не надо! Жареные дельтапланеристы — плохое блюдо для всех. Вон дорога, где мы побросали свои машины. А значит, где — то рядом старт, до которого от машин тащили все свое барахло. Потоков нет — зима, над заснеженным полем ничего не держит, лечу прямиком к старту.

Чем заняться? Можно постараться максимально экономно расходовать высоту, все развороты — блинчиком, и тогда смогу провисеть минуты три — четыре. А можно, разогнавшись в пикировании, быстренько скрутить пару спиралек — восьмерок, — и все, на посадку.

На посадку захожу по — самолетному — по «коробочке», как говорят. Сначала тяну обратным курсом по отношению к направлению старт — посадка, по ветру и немного в стороне. Взгляд бегает между приближающимся справа стартом и надвигающимся прямо в лоб лесом. Блин! Опять старт почти от деревьев, а все жадность — лишние метры затяжки. Значит, предпоследний, третий поворот у деревьев, за них залетать нельзя: учебный крыл медленный, если придет усиление ветра, я против него не пробьюсь и буду гнездиться прямо на макушки, приятного мало. Сыграть могу дистанцией между третьим поворотом и четвертым, так чтобы при выходе из четвертого оказаться на пятнадцати — двадцати метрах высоты. Тогда, учитывая довольно крутую глиссаду учебного крыла, плюхнусь как раз на старте. Вот и деревья, кренюсь вправо, ручку от себя, аппарат бодро ввинчивается в поворот. Ну да, это учебный, в крене он сыпется, то есть быстро теряет высоту. Выхожу из поворота, подо мной восемьдесят метров — это много, до четвертого всю высоту не растеряю. Слегка подныриваю, разгон — торможение. Старт уже справа, кручу четвертый разворот, выход. На прибор смотреть некогда, взгляд прикипел к точке выравнивания, но по ощущениям получилось! Все, я в глиссаде, доворот против ветра, ноги вон из кокона подвески — пора в вертикальное положение переходить. Перехват за стойки, ноги болтаются снизу, готовлюсь встречать поверхность. И в этот момент краем глаза замечаю, как колдунчик — ветроуказатель, стоящий у старта, безвольно опадает. Ветер выключили! Меня ничего не тормозит!