Ксения Сергеева - Ткач

Мидар долго смотрел на сына сквозь мерцание светлого полотна. Что он мог сейчас ответить? Мог сказать правду, а мог умолчать о том, что породило бы боль куда большую, чем сейчас чувствует его сын. Отец вновь побеждал Ткача. Ткач молчаливо плел линии Пути.

— Прошлое исправить нельзя. Будущее исправить нельзя. Настоящее — всё, что у нас есть, Сид. Запомни это и, если можешь, следуй.

Когда начинается гроза, некоторые стремятся скорее попасть в укрытие, а некоторые выходят навстречу страшной гостье. Они находят вдохновляющими раскаты грома, восхитительными — всплески молний, живительными — густые первые ливневые капли и не боятся, потому что перед силой отступает любой ужас, волнение и мрак, остается только красота и четкость линий.

Сид чувствовал себя так, словно находился в эпицентре разрушительнейшего урагана, и стремился насытиться ощущениями, пропитаться запахом ветра, выскользнуть из тенет старого, тянущего, отвратительно соблазнительного «а ведь еще вчера…» Пожалуй, он не отдавал себя отчета в испытываемых эмоциях, но искренне ими наслаждался. Он надолго остановился у дверей Черного зала, молчал, не открывая глаз, и улыбался. Его не оставляло волнение за брата, тревожили дальнейшие шаги отца, хотелось поговорить с матерью, но всё это было лишь фоном к свежему, потрескивающему между пальцами «вперед». Словно все в мгновение ока встало на свои места. Так было однажды, когда Сид понял, с кем связан его путь. Сейчас та же спокойная уверенность вдохновляла его. На одно короткое мгновение ему почудилось, будто такие же чувства сейчас испытывает брат: облегчение, понимание, веру. Беспокойство ушло. Возвращение иногда бывает единственно правильным решением. Возвращение позволяет увидеть будущее и не только увидеть, но и сделать его более ясным. На скалу можно взобраться — и упасть с обрыва, скалу можно обойти, проложив путь для трусов, а порой скалу следует проломить, пройдя сквозь преграду, уничтожив ее раз и навсегда.

Ицца из затененной ниши внимательно следил за тем, как меняется выражение лица наследника. Советник ожидал увидеть совсем другие переживания на лице Сида, как максимум совсем не увидеть их, но теперь был даже рад, что всё складывалось именно таким образом. Мальчик вырос. Научился принимать действительность такой, какова она есть, научился проживать жизни так, как считает нужным, научился отстаивать свои чувства и не идти на поводу у призрачного «должен». Всё это читал проницательный советник по лицу сына владыки. А ведь не так давно Сид склонил бы голову, промолчал и, взрывая свою суть, дрожал бы от собственных оков. Как много он оставил в тех эфирах, которые укрывали его? Что дала ему маленькая девчонка, такая сильная и такая опасная?

— Почему? — губы советника шевельнулись, не произнося ни звука, но Сид открыл глаза и прямо взглянул на Иццу, хотя тот был уверен, что его невозможно увидеть.

— Что за вопрос, Ицца? — улыбка наследника казалась жутковатой, и Ицца поспешил выйти ему навстречу.

— Почему ты так изменился, мальчик?

Сид кивнул в сторону одной из галерей, и они медленно пошли вдоль мраморных колонн к центральной части замка. Огромные картины украшали грязно-красный камень. Сид рассеянно скользил взглядом по сюжетам эпосов, рассказанным живописцами разных эпох. Победы, поражения, страсти, крушения, сила — семнадцать историй, которые близнецы знали с детства. Однажды Фирлит привел их сюда и весь день, переходя от полотна к полотну, рассказывал сказочные легенды, настолько давние, что мало походили на правду. Фин восторженно рассматривал картины, а Сид старался не глядеть в глаза отважных воинов, яростно блестящие в полумраке галереи: он считал себя слишком маленьким для того, чтобы нагло рассматривать тех, кто творил их жизнь в далеком прошлом. Тогда мальчик еще не понимал, что сам рано или поздно станет одним из них.

— Разве изменился?

— Да. Это очевидно.

— Вполне возможно, я не изменился, но проснулся.

— Долго же ты спал…

— Мне снились странные и непонятные сны. Реальность куда более проста.

— Твой брат улыбнулся бы сейчас…

— И я ответил бы ему улыбкой, Ицца. Мы наконец поняли бы друг друга.

— Ты думаешь, сейчас Фин постигает что-то из того, что ты видел в своем сне?

— Ты порой удивительно проницателен, советник.

— Почему же «порой»?

Ицца улыбнулся, а Сид рассмеялся. Ему хотелось смеяться, хохотать, веселиться, звать каждую новую секунду в круговорот задуманного, чувствуемого. Некоторое время они шли молча, а вскоре остановились у покоев Сида.

— Отец говорил мне о том, что мы должны поговорить с тобой о Вороне. Я считал, что сделал всё необходимое…

— Выходит, что это не так. Такого сильного демона сложно отвязать. Я не знаю, где он пребывает сейчас и какова его сила, но кое-что удалось выяснить касательно его сути. Когда ты предпочтешь начать работу?

— Уже скоро. Я должен немного побыть с женой и матерью, а потом мы окончим начатое.

Ицца поклонился. Что-то заставило его не ограничиться привычным кивком и легким прощанием, а выразить почтение. Сид с каждым днем все больше становился похожим на своего отца. Почти неуловимо, но ощутимо. Словно принимая правду отца, сын становился им.

— Возможно, я слишком всё усложняю, — бормотал Ицца, направляясь к своему кабинету. — Возможно, и я всего лишь сплю, а сон мой запутан…

В Саоссе в это время года смеркалось быстро. Вечер наступал неожиданно: на секунду закрыл глаза, а, открыв, уже оказывался в полумраке, суетливо разгоняемом свечами по углам. Небо слабо подрагивало светом на горизонте, но уже затягивалось темнотой приближающейся ночи. Горы скалились в эти часы особо опасно, и непонятно было, кому они угрожают больше: тем, кто посягнет на тишину долины, или тем, кто нашел в ней свое обиталище. Сид никогда не считал этот пейзаж унылым, ему нравилась пустота вокруг, как если бы она символизировала чистоту разума, логичность и свет, снежный — и внутренний. Вот только Тилл, похоже, чувствовала себя хуже. Муж нашел ее рассматривающей пейзаж, и столько тоски было в серых глазах, что сердце Сида, прежде столь ликовавшее, сжалось.

— Ты грустишь?

— Нет, — Тилл улыбнулась, но голос ее был, как никогда прежде, тих. — Иногда мне очень хочется увидеть деда и услышать хоть одну из его сказок.

— Девочка…

— Как они там, ты не знаешь?

— Нет, но я уверен, что они тоже тоскуют по тебе. И от этого где-то еще распускаются дивные белые цветы.

— Цветы? — мгновенно настроение Тилл переменилось. Теперь на Сида смотрел ребенок, замерший в предвкушении волшебной сказки, забывший все свои печали и ждущий, что всё решит одно крохотное чудо.