Ксения Сергеева - Ткач

— Да, цветы. Ты разве не знала? Бывает так, что жизнь разводит любящих друг друга людей: происходят войны, теряются пути домой, разрываются цепи, и люди очень печалятся по этому поводу. Порой даже плачут, — Сид смахнул с щеки девочки теплую слезинку и улыбнулся. — Но расставшиеся даже не догадываются, что есть очень красивое место, создаваемое их печалью. Туда нельзя попасть, но можно его увидеть…

— Как?!

— Подожди минутку, я расскажу… Так вот, каждый раз, когда один человек печалится о другом, тоскует и хочет вырвать свое сердце, лишь бы не чувствовать грусти, в одном из миров раскрывается очередной бутон. Его лепестки длинные, белоснежные, хрупкие и похожи на шелковые лоскутки. А аромат цветка завораживает и для каждого человека он свой: кто-то ловит нотки меда, моря и розы, кто-то — ванили, кофе и семян подсолнечника, кто-то — ивовых почек, табака и мирры. И всё вокруг — огромная поляна прекраснейших цветов…

— Ты говорил, ее можно увидеть…

— Можно. Когда вновь встречаешься с человеком, который грустил по тебе так же, как ты по нему.

— А если не встретишься?

— Даже если так, ты всегда будешь знать о том, сколько прекрасных цветов ты и человек, печалящийся по тебе, подарили миру…

Тилл молча перевела взгляд в окно. Теперь на скалистые отроги смотрела не маленькая тоскующая девочка, а принцесса, знающая почти всё о шелковых лепестках грусти, и глаза ее щедро поливали тонкие ростки прозрачной влагой. И Илттин улыбалась, вспоминая всех тех, кто так же сажал цветы в мире, который им не суждено увидеть.

Сид смотрел на нее и не мог отвести взгляда. Только в это мгновение он понял, что не просто подобрал сироту на окраине мира, а нашел ту, с кем суждено провести всю жизнь. И он любил ее. Любил всем сердцем и всем сердцем понимал. Так, как если бы впервые взглянул на нее. И сердце его пело песни, печальные, красивые и наполненные дождем.

Спустя некоторое время он покинул комнату, направляясь в покои матери. Анта всегда была для него гораздо большим, нежели женщиной, подарившей ему жизнь: она не была воспитателем, не была советчиком, не была книгой или глотком воды, она была… Просто она была. С ним. Всегда.

И как всегда он нашел ее сидящей спиной к дверям, глядящей в зеркало. Анта никогда не смотрела на свое отражение, она прекрасно понимала, что прекрасна, но всегда глядела вглубь, словно перед ее взглядом расступалась черная мгла, позволяя видеть нечто, доступное только женщине, нечто, доступное только матери, нечто, доступное только женщине, принадлежащей Ткачу.

— Сын…

— Мама…

Долгое время они смотрели друг на друга сквозь холодное отражение зеркала. Сид порой содрогался от понимания того, кем на самом деле была его мать, но старался не думать об этом, иначе ее груз лег бы и на его плечи, а она не желала бы подобного.

Анта… Когда-то одна из непокоренных детей Саосса, такая же, как и Тилл, девочка с силой Первоначального, едва ли не превосходящей силу Ткачей. Как появляются эти дети и почему они рождаются именно девочками — до сих пор загадка. Быть может, именно для того, чтобы женами Ткачей, усмирять и сдерживать не силой своей Сути, но силой своего смирения перед необходимостью.

Ей было пятнадцать лет, когда ее привели в замок и рассказали о том, что теперь она не просто ребенок со способностями к свету, теперь она будущая супруга владыки, и ее долг — охранять его покой и дарить ему счастье. Из дому ей не позволили забрать ничего, кроме двух ручных птиц, верно служивших ей и до сих пор: поначалу охранявших ее, затем — ее сыновей, а дальше — покой всех душ, оказавшихся в кругу Анты.

Поначалу девочка плакала, стремилась домой, потом исследовала темные ходы замка, потом… встретила Фирлита. Странный человек вышел навстречу ей из-за одного из стеллажей библиотеки. Светлые волосы, странно тяжелый взгляд, Анта испугалась бы, если бы не протянутая рука… В этом жесте не было ничего опасного, ничего влекущего, ничего необычного, словно бы сама судьба вдруг воплотилась в образе Главы дома Мечей. Она приняла ладонь и опустилась на узкий диван рядом с ним, внимательно слушая его рассказ о том, что есть она, что есть Саосс, что есть ее будущий супруг. И душа ее пела в те минуты. Она повернулась к Фирлиту и тихо произнесла:

— Так значит, ты будешь говорить моим сыновьям об истине?

— Если путь распорядится так, что у вас родятся сыновья.

— И ты никогда не покривишь душой, говоря им о правде?

— Никогда, Сиятельная.

— А если с ними произойдет нечто дурное, ты сможешь защитить их?

— Если то не будет противоречить моему долгу.

— А в чем твой долг, Фирлит?

— Хранить владыку Саосса и его решения до последнего вдоха.

— Это и мой долг. Мы будет друзьями?

— Да, если того желает ваше сердце.

— Желает.

И Анта вспорхнула, подобно одной из своих птиц. Теперь и она обрела крылья, теперь и она понимала, что предстоит ей впереди, теперь — и всегда. Фирлит печально смотрел вслед легкой, как шелк, тени. Теперь его душа навсегда раскроена надвое: долг и её счастье, теперь он любит лишь одного человека, её, теперь — и всегда.

— Отец сказал, что о Фирлите я должен говорить с тобой.

Если мать и вздрогнула, то Сид предпочел этого не заметить.

— Разве тебе не сказали, что он пропал?

— Сказали, но я склонен верить тому, что говорит отец. Он знает всё.

— Это верно, Сид, совершенно верно, — Анта поднялась, тихо вздохнув. — Я приглашу твоего учителя к нам, дабы не нарушать того, что может быть разрушено, если я прямо сейчас отведу тебя к нему.

— Так он где-то поблизости?

— Конечно. Разве я могла позволить самому близкому нам человеку находиться так далеко в столь тревожное время?

— А разве оно тревожное?

— Мне так казалось…

— Мама, не стоит думать о том, что еще не произошло, не ты ли учила нас этому?

— Мне казалось, что этот урок не для тебя.

— Он был таковым, но сейчас многое изменилось.

— А понимаешь ли ты, что если станешь Ткачом, то всё снова вернется на круги своя, и тебе вновь придется думать обо всем?

— Думал, — зеленые глаза окунались в море взгляда Анты. — Только сейчас не время.

— Не время…

Анта несколько долгих секунд смотрела на сына, а затем взмахнула рукой. В окно скользнули две птицы. Одна из них быстрыми и легкими взмахами крыльев словно выдавала свое волнение, опускаясь на плечо Сида. Он рассеянно погладил полупрозрачные перья. Анта что-то шепнула второй птице, и та упорхнула в окно.

— Вернется ли твой брат когда-нибудь?..

— Ты же знаешь ответ, Сиятельная.

— Знаю, но не хочу верить.

— Я встречусь с ним однажды, но он не вернется.

Вот теперь Анта вздрогнула. Не ожидала столько спокойного понимания в сыне, не ждала силы предсказания, не хотела верить, что никогда не увидит голубых глаз, но знала, что так и будет. Её Фин навсегда утрачен для нее, навсегда растворен в полотне воспоминанием о беззаботной улыбке, глазах отца, легкости и — тишине. Анта грустно улыбнулась. В одном из миров на позабытой в лесной глуши поляне обнажил пред голубым небом белоснежные шелковые лепестки еще один цветок.